Как же, позовет, — с тоской покосился на прошедшую мимо женщину и поправил лямку РД с зондами.
Я — она, я — он, он — я, она — я. Мы одно.
Стойте. Куда же вы? Стойте!!!..
Порыв ветра бросил щепоть воды в спину Х-Русановой и та будто споткнулась — замерла, похолодев. Осторожно повернула голову, уже зная что увидит, и все же, окаменела.
Николая к месту пригвоздило, в песок словно вбило и закрепило. Стоял дурнем и чувствовал лишь одно — ужас.
Из воды поднялась дымка, отделившись от поверхности волны, лизнувшей след его ботинка на песке. Легким облачком проползла в сторону и остановилась между Стасей и Николаем. Преобразовалась, превратившись в женщину — полную, почти точную копию Русановой.
Иштван, не слыша шагов за спиной, обернулся и в ступоре потянул за рукав Сван. На песке Пангеи у берега мирового океана теперь появилось четыре статуи.
— Э?… А? — ткнул в сторону дымчатой Стаси пальцем Пеши, требуя объяснений у друга, но тот отчего-то лишь перекрестился.
— Еёё!! — донеслось, приводя в чувство всех — Борис заметил отставание товарищей и обернулся. Увидел призрак и громко призвал к вниманию остальных.
— Это… Что ж это? А? Хм, — выдал Ян, нахмурившись. Лаборанты осели на контейнеры. Иван осторожно пошел к патрульным, предусмотрительно обходя привидение как можно дальше. Он единственный не удивился, но озаботился и насторожился, что заметил Иштван.
— Что это? — требовательно уставился на командира.
— Хороший вопрос. Подбери еще пару — отвечу оптом, — буркнул, проходя мимо. Остановился рядом с парализованным, ничего не понимающим Чижом и упер руки в бока, хмуро поглядывая на призрак. А та, ну точь в точь Стася от макушки до ступней, только прозрачная и немая. Руки тянет, колышется и словно уверяет в чем-то.
— Не спроста, — протянул Борис.
— Не к добру, — заметил Ян и покосился на Стасю из плоти и крови.
Чиж испугавшись за нее, рванул к женщине, загородил собой. В его уме жили суеверия его века. Он помнил рассказы о последствиях встреч с двойниками. И точно знал — то не байки, не шутки. Друг его, Виталий, перед боем ночью вот так же себя увидел. Ходил его двойник по окопу и сигареты «стрелял». Перед ним остановился, в глаза взглянул и растаял. До утра парень не дожил, погиб от шальной пули.
— Чур тебя! Уходи! Ее не трогай — меня возьми, — прокричал в прозрачное лицо подплывшего к нему призрака. Оно исказилось и стало почти плотным, почти неотличимым от оригинала. Но поразили Чижа глаза — они жили на «лице» будто отдельно и были реальны от кончика ресниц до крапинок радужки. В какой-то миг ему показалось, что именно эта Стася настоящая, а та, что за его спиной — призрак. И потянулся, поддавшись порыву, испугавшись уже за эту. — Что с тобой?
И очнулся, услышав шум падения — Х- Русанова рухнула в обморок. Николай приподнял ее, прижал к себе и услышал то ли мысль, то ли шепот:
— Не она, не она…
Он удивленно уставился на призрак и увидел, как тот испуганно отходит.
— Или не я? Не я…
Что-то было не так, но что она не могла понять.
Она знала его и не знала. Он видел ее и не видел, знал и не признавал.
Она видела себя и понимала, что это она, но не понимала, почему он этого не понимает.
Остальных не видела — чувствовала. Их эмоции мысли внедрились в ее поле, как вернулись на родину, и осознались, четко распределившись по тяжести полей: страх, непонимание, сомнение. Масса, сонм братьев и сестер частиц, каждая из которых сообщила все что увидела и узнала пока скиталась, и теперь знала она и засомневалась сама, испугалась, примерив на себя, что выдали знакомые незнакомцы.
Она стремилась к себе — к Чижу и не могла пройти сквозь невидимую, но плотную завесу его эмоций, в которых любовь и неприязнь делились поравну.
Он был растерян и она растерялась. И поняла — лучше не тревожить, лучше не трогать, не звать, не возвращаться. Не сейчас.
Взметнулась облаком вверх, рассматривая себя на руках у него и, поняла чего не хватает ей — себя, той, и себя, его.
Ее, как отражения себя. Ведь ночи не бывает без дня, а любви без ненависти. Свет понимают, потому что не мрак, добро, потому что не зло. И ее поймут и примут лишь так.
Его — тела — тленной плоти, густейшего образования новой вселенной, в которой она проявиться, как он и, станет Творцом, как ее сотворили, как ее скопировали и послали продолжать рождать, впитывая в себя уже не легкие поля, но, проходя и через более плотные, утяжеленные структуры, чтобы поднять их и направить в Исток.
Теперь она родит и направит.
И все что ей надо — слиться с собственным отражением, потерянной заблудшей частью себя и проявиться как он, став реальной, плотной, творящей. Соединить и разделить.
Слиться и разделиться, чтобы умножиться и реализоваться.
Сотворить начало, чтобы не было ему конца.
Чиж сидел на песке, сложив руки на коленях. Рядом в той же позе сидела Стася и оба не смотрели друг на друга, и оба понимали, что что-то потеряли и приобрели одновременно.
Иван присел на корточки перед Николаем и пощелкал пальцами, призывая к вниманию.
— Она мысль, — тихо сказал он ему.
— Не понял, — нахмурился Федорович.
— Она мысль. Идея. Несущая нечто неподдающееся нашему осознанию. Сформировавшаяся, но не рожденная — не реализованная.
— Откуда взял? — насторожился Иштван, зависнув над мужчиной. Тот плечами пожал, потерянно, удрученно.
— Не спрашивай. Я просто знаю и все. Я будто был в ней, будто был ею. Бред, но реальность. Не знаю, как выразить, но точно знаю — она не приведение, не двойник, а скорее уж начало раздвоения на живое и полевое, неживое же вовсе в ее понимании не существует.
— Коля, ты себя слышишь? — поинтересовался Ян, заподозрив образование горячки у товарища.
— Можешь иронизировать, можешь считать, что я сошел с ума, но я в глаза ее посмотрел и понял все. Даже не увидел, а именно понял или принял… как дозу облучения.
«Он прав», — послышался глухой голос Стаси у каждого в голове. Патрульные уставились на нее во все глаза с трудом воспринимая, что говорит она не открывая рта.
«Что смотрите?!» — и посмотрела на Ивана: «Не надо делать вид, что ты ничего не понял! Ты знаешь, что она праматерь идеи, мать душа, что разделиться и одухотворит тленную плоть, реализовавшись в мире плоти! Она… она начало и конец, альфа и омега».
— Кто? — почувствовав себя неадекватным в обществе еще более неадекватных, спросил Борис.
«Любовь», — выдохнула Стася, тяжело поднявшись с песка.
— Она похожа на тебя, — заметил тихо Чиж — он не был удивлен этим фактом, ведь для него женщина изначально стала почти идеалом, почти Мадонной.
«Она и есть я, а еще — ты»…
«Но ты не любовь», — подумал Чиж и понял, что его беспокоило — чужая она, совсем. Холодная и черная.
И как-то само собой пришло осознание, что он гнал все эти дни — не Стася она — кривое отражение.
