Вопрос — где его Стася?
«… Вопрос — кто наш «сын»».
«Локлей. Чудак, что ищет сам себя, думая что ищет что-то другое. Блудный сын», — подумал Федорович и отвернулся.
Настроение к чертям уехало с того момента, как он увидел фантом Станиславы. Ему сразу показалось, что она и есть — она, а это значит, с ней что-то случилось в том гребанном мире, куда Русанову закинул отдел Оуроборо. Почти месяц уже прошел, а от нее, как от группы ни слуху, ни духу. А еще эта ведьма глаза мозолит, ерундой занимается, эфир колышет.
Тьфу, язвить ее!
Почему он должен с ней возиться, ребятам лгать? Сколько еще, зачем, почему?
Вот вернуться — пойдет к Казакову и грохнет кулаком по столу. Хватит, ясность всем нужна. А Стасе, похоже, помощь.
Стас добрался до Центра — административного периметра с ратушами и трубами переходов из одного высотного здания в другое, куполами, посадочными площадками и пассажирскими серпантинами. Из всего этого нагромождения пластика и сталепластика, выделялась голубая, с неоновой подсветкой, крыша.
Парень нажал рычаг автопилота и планер завис над сетчатым куполом — решеткой, под которой была видна вода, темная, шумящая на все лады.
— Сейчас, — прошептал. Она как будто поняла — притихла.
Платформа выхода выпустила его на ограждение решетки. Пара минут, чтобы выпустить пробники в воду и зарядить зонды, расставить по кругу. Можно уходить, но парень замешкался, лег на пол и погладил ладонью гладь воды, любуясь ее красотой и умиротворением. И четко ощутил ответ — она погладила его руку, обняла, принялась рассказывать, что знала, его просила — расскажи. И не уйти — ни сил нет, ни желания.
Так и лежал, забыв о времени и будто вне его, с водой общался, разговаривал как с человеком, читал стихи, рассказывал, что слышал от Мыслителей и говорил о правде и любви, к которым шел, но в этом мире так и не увидел, делился светом, что поселился в его душе.
Опомнился и перешел в планер, с сожалением попрощавшись с водой.
Его путь теперь лежал обратно в лабораторию, но не к Локтен — к себе.
Стас отодвинул доктора с пульта и набрал программу разделения и митоза клеток — он больше не хочет, не может быть «оно» нося в себе «ее» и «его». Он станет тем или другим. Или умрет, что тоже верно.
Зашел в бокс, разделся, лег в кресло и захлопнул крышку озонатора. Через минуту тело пронзила молния, взяла в объятья тока и огня. Он разделил — вода успокоила и обласкала.
Недолго, может миг, а может час, он был мужчиной и видел рядом свой двойник — женщину. И был счастлив. Даже миг покоя стоит порой всей жизни.
Неправильно установленный таймер отщелкал заданное время и свернул программу, а вместе с ней ее результат.
Мужчины молча смотрели на женщину и все как один требовали ответа.
«Что?!» — занервничала она: «Поняли наконец, что я не ваша Стася?! Да, да! Я Стесси Ямена, принцесса Ямены! Я наследница огромных земель!!.. А стою здесь, живу с вами в каком-то маленьком, захудалом замке с узкими коридорчиками и малюсенькими комнатками, живу по тупым законам в обществе тупых воинов! Я — женщина, принцесса живу как воин»!
— Кто заставляет? — тихо спросил Сван.
Женщина склонила голову смолкнув.
— Где Стася? — спросил Николай: кто, как и почему оказался на ее месте и как живет, его интересовало меньше всего.
«Не знаю, — ответила глухо Стесси и указала на капитана: — Он знает. Он все знает».
— Что ж тебя так вывело? — усмехнулся Иван, скрывая за насмешкой неуютность на душе и неуверенность. Плечи сами невольно передернулись от взглядов ребят, что теперь были дружно устремлены на него.
— Где Стася, капитан? — шагнул к нему Чиж.
— Не знаю, — отрезал тот.
— Что-то я ничего понять не могу. А это кто? — кивнул на женщину Ян.
— Подарок пси-поля, — недовольно буркнул Федорович.
«Не сметь! Мужлан! Я не подарок, я не вещь»! — возмутилась Стесси.
— Угу, принцесса — истеричка. Слышали, — сплюнул с досады Иштван — и это чудо проявленное они терпели почти месяц? — Хорош ты, — процедил, недобро глядя на командира. — Мудрил, темнил…
— Куда Стасю дел? — опять за свое взялся Чиж.
«Стася, Стася, Стася — а больше вас ничего не интересует»?! — скривилась Стесси. И много бы чего сказала, но не могла — крутило ее от страха, ненависти, отчаянья.
Никто, никто из этих грубых мужчин не спросил — как же она несчастная выдержала целый месяц в чужом, непонятном и неприятном ей мире, в их обществе, как же она жила без привычного комфорта, глотая ежеминутное унижение. Она, принцесса, самая богатая наследница континента спала на жесткой постели, в конуре, как рабыня, сама себя обслуживала, питалась каким-то ужасом, вынуждена была общаться с солдатней, даже драться!
Им было все равно на то, что она испытала. А вот та, та которая была им ровней, такая же грубая и неотесанная не женщина — валькирия, их интересовала.
Они за нее беспокоились!
Общество — перевертыш, кривое отражение ее действительности!
Фантомы не видящие дальше собственного носа, беспомощные как младенцы, но изображающие из себя значимые фигуры!
Да что они могут, что они способны понять? Они же даже женщину от женщины не отличают. Никакой эстетики, никакого понимания красоты и осознания высшего предназначения. Никакого уважения к сану и полу!
Только кулаками махать и могут! В этом отношении мужчины все одинаковы!
Нет, Теофил еще что-то понимал, но он был почти свой, он был графом, а не солдафоном. Единственным, пусть не равным, но близким по мышлению и духу, хотя тоже — отсталым и недалеким как эти. Но он имел элементарные манеры, понятия. Он относился к женщине как к женщине. С ним бы она смогла примириться, потерпеть, пожалуй, даже смогла общаться накоротке, не спускаясь вниз, но подняв его к себе. И даже, пожалуй, смогла бы привязаться… Но ее лишили его общества! Опять решив за нее!
Она сбежала от этого, не желая быть игрушкой в руках мужчин, не желая подчиняться неотесанным болванам, быть покорной их воле и… вернулась к тому, отчего уходила.
Мир не переделать, — это встало четко и осталось лишь одно — выплеснуть в него обиду за то.
«Ненавижу»! — прошептала, кривясь от сонма острых чувств, захлестывающих сознание: «Ненавижу»!!
Закричала, образуя вокруг себя темно-синее облако. В нем как в грозовой туче прошли разряды и крик женщины смешался с грохотом. Миг и оно словно съело ее, осыпалось на песок темным, густым прахом. Вода слизал частицы с песка не оставив и следа.
Станиславу гнуло. Вит и Кир придерживали ее и не могли ничем другим помочь.
Тео не выдержал и буквально откинул их от женщины, обнял, прижав к груди. И даже не удивился, что она тут же затихла, обмякла, доверившись его рукам.
Соединиться с собой оказалось нелегко.
Темнота, чернота, слепота обуяли ее, как только вода передала ей энергию потерянной части.
Ее крутило от тоски, закручивало вихрем и носило над землей. Било о камни, но не спасало от
