— Садись, — сказал Леха, завидев Никиту. Он погасил сигарету, но тут же щелчком пальца выбил из пачки следующую.
Никита любил играть с этим огромным и непонятным для него парнем. Всякие там комбинации Леху не интересовали, ему нравился сам процесс игры. Он вечно проигрывал, но не обижался, и когда приходила его очередь лезть под стол, то проделывал это деловито и с достоинством, как все, за что бы он ни брался.
Игра была в самом разгаре, когда в будку вошел прапорщик Харитонов. Курсанты мгновенно вскочили. Безуглов не только не шелохнулся, но, углубленный в изучение фишек, даже рта не раскрыл. Он вообще, кроме своего непосредственного начальства, никого не признавал, и авторитетов для него не существовало.
— Сидите. — Харитонов махнул рукой и сам присел на краешек скамейки.
На столе лежала книга «Сквозь бури и штормы». В ней рассказывалось о подвигах воздушных десантников в годы Отечественной войны. Прапорщик с интересом полистал ее и, прихлопнув ладонью, спросил:
— Чья?
— Моя, — сказал Алик.
Харитонов прищурил глаз и посмотрел на Черепкова так, как смотрят на попавшегося в капкан зверя. После неудачной попытки списать Алика — начальство, разобравшись, положило рапорт под стекло — отношения между учителем и его учеником были более чем натянутые.
— В десантники готовишься?
— А что? — с веселой решимостью ответил Алик.
— А представляешь, что это такое?
— Вполне.
Алик хлопнул фишкой и с удивлением уставился под потолок. Взгляд его был настолько заинтересованным, что вслед за ним вскинули головы и остальные. Над верхней балкой, высунувшись из сена, которое накосил и набросал на чердак хозяйственный Безуглов, покачивались две треугольные змеиные головки. Как туда попали ужи, никто не знал. По-видимому, их вместе с сеном забросил Леха. Но дело было в другом. Как только ребята начинали стучать костяшками домино о стол, ужи, забыв об осторожности и грозящей им опасности, мгновенно высовывались и, покачиваясь, несколько минут с любопытством взирали на окружающих. Неподвижными оставались только пуговки стеклянных, безразличных, как у слепых, глаз.
Харитонов взял лежащий на столе возле Безуглова десантный нож. Лезвие со свистом рассекло воздух и с мягким стуком вошло в балку. На его кончике трепыхался пришпиленный уж. Он, наверное, так и не понял, отчего наступила смерть, и принял ее легко и бездумно. Глаза его, утратив холодный блеск, потускнели, но тело, продолжая жить, судорожно извивалось, кольцами наматываясь на рукоятку.
Харитонов насмешливо прищурился:
— Вот что такое десантник.
Леха подвинул к стенке табуретку и, встав на нее, с трудом вытащил застрявший в древесине тесак. Уж безжизненно шмякнулся на пол. Это была змея, обыкновенная змея, на которую люди обычно смотрят с отвращением и брезгливостью. Но ничего подобного в этот момент Никита к ней не испытывал. Ему ее было просто жаль, по-человечески жаль. Как все живущее на земле.
Леха вытер ветошью лезвие и, срезав веками зрачки, процедил:
— Чтоб больше мой нож не пачкал. Понял?
С кем только не сталкивался Харитонов за годы своей долгой военной жизни. Видел и хороших людей, и отпетых негодяев и, если требовалось, мог любого принести и чувство, А здесь растерялся. В глазах Безуглова не было ни злости, ни ненависти, ничего, что могло бы выразить его состояние. Это были глаза сумасшедшего — неподвижные, с расширенными, сухо блестевшими зрачками. Если бы это был враг… Нет, таких надо гнать при первой возможности в три шеи, а следом — соответствующую характеристику.
— Чей ход? — спросил Леха.
Харитонов сел рядом с Аликом.
— Дай-ка я с ним сыграю.
Алик, пожав плечами, уступил.
— А вот у нас случай был, — сказал вдруг Слава, ворочая набрякшими желваками на побледневшем лице. — Неподалеку от нашей деревни геологи базу устроили. И работал у них коллектором парень, Митькой звали. Парень как парень — две руки, две ноги, голова, естественно, одна, но ленив был до невозможности. И спать очень любил. А во время дежурства вставать приходилось ни свет ни заря: воды натаскать, завтрак приготовить, в общем, чтобы к подъему — ребята подымались в шесть — был полный ажур. Продрал однажды Митька глаза, вышел во двор и сам себе не, верит — бочка с водой полная. Чудеса, да и только. Но удивляться не стал — решил: ребята разыграли. На следующий день история повторилась. Здесь уже Митьку заело. Кто это, думает, такой добренький? Таскает-то таскает, а потом возьмет да и на смех подымет. Решил выяснить. Как только ребята заснули, он в сарай сховался. И ждет. Утром, часа в четыре, появляется… медведь.
— Врешь! — не выдержал Леха.
— А ты послушай, — сказал Слава. — Берет бочку — она на тележке была — и катит к речке. Налил ее полную…
— Чем? — снова не выдержал Леха.
— Ковшом. Он к бочке был привязан. Налил — и обратно. Поставил на место, все, как положено, — и за сарай, там свалка была, мусор, консервные банки — в общем, всякие отбросы. И давай вылизывать… Тут-то Митьку и осенило. Где, думает, лучше водовоза найдешь? Молотить за одну сгущенку — дураков мало. А здесь сам напрашивается… Посоветовался с ребятами, те в восторг пришли.
— А зимой? — спросил Леха. — Он же спит.
— До зимы все кончилось, — сказал Слава. — Однажды Митьку снова осенило. Любопытно ему, видишь ли, стало, что медведь будет делать, если из дна пробку вышибить. И вышиб. Мишка наливал, наливал, да все напрасно. Как ни глянет в бочку — пусто. Ну, он и психанул. Схватил ее да как шарахнет о ближайший пень — только щепки полетели. И ушел.
— Обиделся. — Леха отложил в сторону фишки.
Никита, который уже давно догадался, куда клонит приятель, подмигнул Алику и наивно спросил:
— А Митька?
— А Митьке морду ребята набили, — зло проговорил Слава.
Харитонов, видимо, уловил какую-то связь рассказа со своим поступком и заерзал, не зная, как лучше выкрутиться из этого щекотливого положения. Партия кончилась. Леха стал примеряться, с какой стороны ему сподручнее пролезать под столом, причем делал это так долго и обстоятельно, что Харитонов не выдержал.
— Да что ты крутишься, как змея на сковородке! — гаркнул он. — Проиграл — лезь, а не мучайся дурью.
Сам ли тон фразы рассердил Леху или напоминание о несчастном уже вывело его из себя, но только он вдруг выпрямился и, серея лицом, грохнул кулаком по столу.
— Ты мне сейчас это животное похоронишь. — Он ткнул указательным пальцем на валявшуюся у стенки змею. — С музыкой, с почестями, иначе…
— Что иначе? — раздувая ноздри, спросил Харитонов.
Леха презрительно сплюнул, схватил ужа за хвост, сунул его в пустую коробку из-под конфет и, прихлопнув крышкой, направился к двери. На пороге обернулся и пообещал:
— Я этому делу ход дам.
— Дурак, — белея глазами, процедил Харитонов. И, смяв фуражку, вышел.
Славка засмеялся, но его смех только подчеркнул неловкое молчание, возникшее после ухода Харитонова. Грех смеяться над поверженным противником. — Никита грустно улыбнулся и задумчиво добавил: — Помяните мое слово: эта история Харитонову боком выйдет.
Это было так неожиданно, что ребята мгновенно затихли.
