состоянии, опасном для его здоровья: обе его руки оказались сломаны, а тело настолько искалечено, что хирург заявил — жизнь заключенного в опасности.
Спустя два дня Альварес умер. Инквизиторы заявили, что в этом виноват он сам. Он попросил в камере воды и обрызгал ею свои раны, сделав их страшнее. Этот заключенный хотел умереть.
Трибунал вынес приговор: Альварес виновен в том, в чем его обвиняли. Было приказано сжечь его труп, конфисковать имущество, а имена его потомков опозорить навечно [365].
Этот приятный зал, наполненный гуманными и симпатичными людьми, читающими о негуманных и ужасающих событиях, показался мне совершенно другим, кода я прочитал об отказе инквизиторов принять на себя ответственность за смерть в результате пыток. Размышляя о судопроизводстве инквизиции, невольно возвращаешься к вопросу о пытках.
С середины XVII века и далее сокращается применение пыток, но в 1700-е гг. о них еще можно услышать[366]. Однако в ходе всей истории пыток в инквизиции, в записях не находится никаких сведений относительно самих палачей. О чем думали инквизиторы, когда их жертвы корчились на потро? Что они чувствовали, калеча людей на всю жизнь во имя Господа?
Понятно, что в случае Альвареса Прето инквизиторы совершенно не задумывались об этом. Но хотелось бы представить, что иногда некоторые из них могли задаваться вопросом о своих собственных мотивах, спрашивать себя, почему они должны причинять страдания другим людям…
Документы на эту тему безмолвствуют. В архивах боль изучают в тишине. Возникают подозрения: все происходило только оттого, что инквизиторы были уверены в абсолютной справедливости своего дела, а посему могли пытать заключенных с такой безжалостной целеустремленностью.
В ноябре 1594 г. в инквизицию города Мехико стали поступать сведения о тайном исповедании иудаизма и соответствующей деятельности сына Луиса де Карвахала — Луиса-младшего. В 1589 г. после ареста и заключения в тюрьму инквизицией во второй раз он уже был возвращен в лоно в церкви, раскаявшись в исповедании иудаизма и отбыв четырехлетнее наказание в монастыре.
Вскоре сведения стали приходить как из самой тюрьмы, так и от источников за ее пределами. Одним из главных свидетелей оказался сокамерник Луиса Диас, который сообщил подозреваемому, что хочет принять иудаизм. На самом деле Диас был шпионом инквизиции, его сведения подтверждали нотариус и секретарь мексиканского трибунала. Эти функционеры правосудия пробирались через тайные тюремные проходы со свечой к потайной двери в камеру. Там они записывали все, что удавалось услышать из бесед Карвахала и Диаса.
Заключенный оставался равнодушным к подобным махинациям, веря, что находится под защитой своего Бога. Узнав, что его сестра Лианор также находится в тюрьме, 13 мая 1595 г. Луис попросил надзирателя передать своей сестре фрукты от него. Сначала он послал ей дыню. Когда надзиратель заглянул внутрь дыни, то обнаружил в ней косточку авокадо, завернутую в кусок красной ткани.
Луис использовал косточку авокадо для передачи сообщения — он нацарапал на ней слова «терпение Иова». На следующий день он попросил надзирателя передать Лианор бананы. И снова заключенный извлек из него мякоть и положил вместо нее косточку авокадо, на которой написал сестре послание.
Эти послания, содержащие ссылки на еврейских пророков, оказались последними каплями, переполнившими чашу улик. Инквизиторы разрешили передавать их в течение ряда дней. Но 17 мая Луис отправил корзину фруктов, в которой оказался еще один пресловутый банан, из которого была удалена мякоть. В это раз он соединил кожуру так, что никто не мог понять, зачем это сделано[367].
Подобные истории изобретательности не были редкими, как можно предположить. На финальном заседании суда в 1638 г. над Франсиско Альдонадо да Сильвой в Лиме, арестованном в Консепсьоне (Чили) за одиннадцать лет до того, он предъявил две книги. Объем каждой — более ста страниц.
Да Сильва сшил эти книги из клочков бумаги, которые ему удалось собрать. Свои мысли он записал чернилами, приготовленными из угля. Он работал перьями, вырезанными ножом, сделанным из гвоздя и яичной скорлупы. Это был потрясающий подвиг. Да Сильва сказал, что в обеих книгах записаны мысли из потока его сознания. Инквизиторы приговорили его к «освобождению» — к передаче светским властям в следующем году[368].
Дело Луиса отличалось немногим. После накопления достаточного количества улик инквизиторы проголосовали 6 февраля 1596 г. за применение к нему пыток. Услышав приговор, заключенный начал протестовать. Он уже подтвердил, что иудаизм исповедовала его мать. «Он любил ее больше всех на свете, ему было бы легче выдать кого-нибудь другого вместо нее. Поэтому если имеются свидетельства, что у арестованного есть сведения еще о каких-то людях, о которых ранее не упоминалось, то свидетели, утверждавшие это, не заслуживают доверия».
В конце концов, как отметил Луис, такие свидетели «не знают, насколько почтенные инквизиторы стремятся к тому, чтобы люди не сообщали ложные сведения. Свидетели сообщают больше, чем должны, поскольку бояться, что их будут пытать».
Возможно, инквизиторы почувствовали стрелы остроумия, поскольку перешли к пыткам. Следственные действия начали в среду в 9 часов 30 минут утра. Луис сказал: «Боже! Дай мне силы скорее разорваться на части, чем произнести ложь».
«С этими словами ему приказали войти в пыточную камеру. Он вошел вместе с палачом, которому приказали раздеть его. И стоя совершенно обнаженным, он снова решился еще на один шаг, чтобы пытка не применялась. Заключенный заявил, что уже сказал правду, Бог не желает, чтобы он дал сведения против кого-нибудь еще. В этот момент ему связали руки и заставляли сказать правду. И арестованный ответил, видя происходящее, что хочет говорить…»
Луиса сняли с потро. Он начал выдавать всю свою семью, тайно исповедующую иудаизм, в том числе упомянул свою мать Франсиску и сестер Изабеллу, Лианор и Марианну.
Однако даже это признание не удовлетворило инквизиторов.
«Он, от которого требовали, чтобы он сказал правду, заявил, что ему больше нечего сказать. И за это снова приказали поместить его на потро. Вошел палач, заставляя его говорить правду. Сделали один виток веревки вокруг ноги, и он сказал: „Ай! О Боже, прости меня Господи, пусть это будет для меня расплатой за мои мерзости!“
Требуя от него, чтобы он сказал правду, сделали второй виток веревки, и он громко закричал: „Ай! Ай! Ай!“
И он сказал, что это правда: его младшая сестра Аника соблюдает закон, который Господь вручил Моисею. Но инквизиторы не должны вымещать свою злость на нем. Заключенный говорил он все это, рыдая. Снова потребовали, чтобы он говорил правду, и в третий раз обмотали веревку вокруг ноги. И он снова закричал: „Господь, Бог Израилев, сжалься надо мной! Увы, горе мне! Как ужасно лгать!“
Потом он сказал, что уже сообщил всю правду. Воздух наполнился его стонами»[369].
Корчась на потро, Луис продолжал обвинять еще больше людей. Некоторые из них были дальними родственниками или случайными знакомыми.
Этот мученик камеры пыток был внучатым племянником Альвару де Лэана из Могадору, которого пытала инквизиция в Эворе почти пятьдесят лет назад. Он продолжал обвинять трех братьев Альвару де Лэана — Дуарте, Франсиско и Жоржи. Все они были его двоюродными дедушками, с которыми обвиняемый даже не был знаком. Но в свое время они «помогли» ему отправиться в Мексику.
Возможно, некоторые обвинения были точными. Остальные — нет. Учитывая то, какова система правосудия в инквизиции, трудно быть в чем-нибудь уверенным, кроме реальности подозрений.
Инквизиторское расследование пользовалось деревянными кувалдами, чтобы расколоть желудь. Ее участники были актерами системы юриспруденции, которая преследовала и наказывала невиновных (как и виновных), разжигая ненависть.
