Мальмгрена!
Было восемнадцать часов сорок пять минут.
Люди вслушивались: не гудит ли в тумане мотор? Все уже знали: Чухновский не видит «Красина».
Где Чухновский? Доктор, глубоко засунув руки в карманы полушубка, кусая губы, шагал на носу ледокола, по сто раз повторяя:
— Погано, погано!
В звенящей тишине, боясь разговаривать между собой, заполнили верхний мостик люди команды, вглядываясь в туман. Хмурый Федотов, единственный из авиагруппы оставшийся с нами, осиротелый, недоуменно озираясь вокруг, спрашивал всех:
— Нет, что ж это? Что ж это?
Никто не смел войти в радиорубку. Никто не мог узнать, что там происходит. Но к желтому карандашу, стиснутому пальцами радиста Юдихина, мысленно были обращены взоры каждого из людей. Что пишет сейчас карандаш?
В кают-компанию сообщалось:
— Радио работает! Всё в порядке!
Или:
— Радио безмолвствует. Дело скверно.
Почти в двадцать часов Юдихин принял сообщение:
«Не можем подойти к «Красину» из-за тумана. Видели группу Мальмгрена. Ищем посадку в районе Семи Островов…»
На льду разожгли костер, подливая в огонь смолу. Но черный дымовой столб, вместо того чтобы подняться кверху, в тумане как бы повалился набок, стлался почти параллельно льдине. Так же бесполезен был дым труб. Не помогали ракеты.
Прожектор в белом тумане вечного дня казался лишь слабенькой свечкой, неспособной указать путь самолету Чухновского.
Почти полностью истекли шесть часов. Чухновский не видел нас. Туман мешал ему определить местона хождение «Красина». Он сообщал о намерении снизиться в районе Семи Островов.
Радиостанция «Красина» искала самолет.
В двенадцать часов шестнадцать минут, за несколько минут до того, как на самолете должна была кончиться последняя капля бензина, Чухновский спрашивал откуда-то из пространства:
— Какая видимость у вас? Видимость?
Самойлович диктовал радисту ответ:
— «Видимость плохая… На льду развели костер…»
Десять минут радист ждал ответа. Самолет безмолвствовал. Радист спрашивал самолет:
— Поняли?
Самолет молчал.
У Самойловича дрогнул голос. Он нетвердо продиктовал:
— «Отвечайте, где вы?»
И снова никакого ответа. Орас расстегнул кожаную куртку, подошел к иллюминатору и раскрыл его.
Через круглую дыру иллюминатора молочной жижей вливался туман, сырость, дыхание ледяной пустыни.
Самойлович говорил радисту:
— Спросите, спросите их, почему не отвечают!
Радист отбрасывал карандаш и накладывал руку на рычаг передатчика.
Ти тиии ти-ти тиии…
Прошло еще полчаса.
Орас поднял с клеенчатого узенького дивана книгу о Робинзоне Крузо, раскрыл ее вверх ногами и положил обратно. Книга осталась лежать раскрытой.
Чухновский уже не мог быть в воздухе. Он либо разбился, либо опустился на лед. Последние запасы бензина должны были кончиться. Но почему бездействует радио «ЮГ-1»? Только гибель людей могла быть причиной молчания радиостанции самолета.
В рубке радиста в тишине сидели Самойлович и Орас. Радист слушал молчание Арктики.
Осиротелый Федотов бродил по палубе, вглядываясь в крутой туман. Страшнейшая тишина охватила корабль. В кают-компании она прерывалась только всхлипами старой Ксении, плакавшей о погибшем Чухновском…
Близилось утро. В тот час в ледяном заливе Рипсбее, к юго-западу от мыса Кап-Вреде, покрытого потоками голубых ледников, заблудившись в тумане и поломав шасси, опустился «Юнкерс» с Чухновским. Юноша Страубе первым выскочил из самолета и огляделся вокруг. Он вытащил из кармана двадцать червонцев и, протянув их к Кап-Вреде, воскликнул:
— Мы обеспечены!
И, пока Джонни Страубе острил, собираясь тратить двадцать червонцев на голой земле Норд- Остланда, летнаб Алексеев выстукивал точки-тире, зовя в ледяном пространстве станцию «Красина». Но на «Красине» не слышали зова летнаба.
* * *
Под утро радист метнул глазами в сторону Самойловича:
— Вылез!
Карандаш его записывал. Через пять или шесть минут Орас и Самойлович читали:
«Почему не отвечаете? Почему не отвечаете? Зову второй раз! Отвечайте!»
Самойлович рванулся к Юдихину:
— Спрашивайте, где они, что с ними случилось! Скорее!
А еще через полчаса в кают-компании Орас читал нам донесение с самолета:
— «Начальнику экспедиции. Карта номер триста три. Мальмгрен обнаружен на широте 80°42? долгота 25°45? на небольшом остроконечном торосе между весьма разреженным льдом. Двое стояли с флагами, третий лежал навзничь. Сделали над ними пять кругов. Совершенно чистая вода ограничена 80°40?, тридцатым меридианом, берегом Норд-Остланда и линией острова Репса на ост-норд-ост по указанной широте… Поэтому группу Вильери обнаружить не могли…»
Орас на минуту прервал чтение донесения.
— Здесь путаница какая-то, — сказал он, — возможно, что пропуск.
И он продолжал:
— «…с «Красина»… Виден был только Вреде… Выбора посадки не было. Сели на торосистое поле, в миле от берега, на который ходили. Сели на зюйд-зюйд-вест в миле от Кап-Вреде или Кап-Платена: туман мешает точно определиться. В конце пробега снесло шасси. Сломано два винта. Все здоровы. Запасы продовольствия на две недели. Считаю необходимым «Красину» срочно идти спасать Мальмгрена. Чухновский».
Наступило утро 11-го числа. Березкин, вывешивая очередную метеорологическую сводку, сказал:
— Туман разойдется. Будет солнце.
Капитан Эгги отдал приказ:
— Готовить машины!
Орас, встретив меня в каюте Пономарева, протянул разлинованный лист бумаги. На нем — написанное карандашом какое-то заявление за пятью подписями.
— Возьмите, — сказал он. — И сохраните в вашем архиве. Когда-нибудь это пригодится для вашей книги.
Вот какого рода было это необычное заявление:
Узнав неофициально, что с нашим самолетом случилась небольшая авария и что он нуждается в помощи, мы предлагаем отправиться пешком на помощь без замедления.
