— Увы, — ответил он, — я понимаю.
— Ким, — сказала я с жаром, но если вы не хотите…
— Но я же хочу поехать за море и разбогатеть.
— Для чего?
Чтобы вернуться богатым и знатным.
— Зачем?
— Ну, чтобы обосноваться, жениться и завести семью.
Он говорил почти то же самое, что Дэвид Киллигрю.
Может быть, все этого хотят.
— Значит, так и будет, Ким, — сказала я серьезно.
Он засмеялся и, наклонившись ко мне, легко поцеловал меня в лоб. Я почувствовала себя безмерно счастливой, и тут же мне сделалось отчаянно грустно.
— Вы так похожи на прорицательницу, — сказал он мне, как бы извиняясь за свой поцелуй. А потом весело добавил: — Я думаю, вы вроде ведьмы… ну, из приятных, конечно. — Минуту мы стояли, улыбаясь друг другу, а потом он сказал: — Такой резкий ветер — это уж слишком… даже для ведьмы.
Он взял меня под руку, и мы вместе вошли в дом.
В гостиной ждали Меллиора и мисс Келлоу, и, как только мы вошли, мисс Келлоу позвонила, чтобы несли чай.
Ким в основном говорил об Австралии, а он, похоже, много о ней знал. Он говорил с энтузиазмом, и мне было приятно его слушать, я как бы видела перед собой все то, что он описывал: гавань со всеми ее изгибами и песчаными пляжами, окаймленными деревьями; невиданные птицы с блестящими перьями; влажная жара, в которой чувствуешь себя как в бане; там сейчас зима, как он нам объяснил. Он рассказывал и о тех местах, куда сам направлялся; как там дешева земля — и рабочие руки. У меня сжалось сердце при воспоминании о той ночи, когда мой брат лежал в капкане и этот человек отнес его туда, где ему не грозила опасность. Если бы не Ким, мой брат тоже мог бы стать «дешевой рабочей силой» за полмира отсюда.
Ах, Ким, подумала я, вот бы мне поехать с тобой!
Впрочем, едва ли я этого хотела. Моим желанием было жить в аббатстве Сент-Ларнстон как леди. А ехать в какое-то отдаленное поселение в чужой и мало освоенной стране, даже с Кимом?..
У меня появилась сумасбродная мечта, чтобы Ким остался, чтобы он, а не Сент-Ларнстоны, был владельцем аббатства. Я хотела жить в аббатстве вместе с Кимом.
Керенса задумалась. Ким смотрел на меня лукаво. Может быть, нежно, подумала я.
— Я представляла себе то, о чем вы рассказывали. Вы так красочно все описывали.
— Подождите, вот я вернусь.
— И что тогда?
— Мне будет о чем вам порассказать.
Он пожал нам руки на прощанье, а потом поцеловал сначала Меллиору, потом меня.
— Я вернусь, — сказал он. — Вот увидите.
И еще долго после его отъезда я вспоминала эти слова.
Нельзя сказать, что я подслушала какой-то конкретный разговор; но время от времени до меня доходили намеки, из которых я поняла, о чем думают окружающие.
Никто не сомневался, что его преподобие умирает. Иногда он выглядел чуть получше, но настоящего выздоровления не было, и мы замечали, что с каждой неделей силы его покидают.
Я все время думала о том, что будет с нами, когда он умрет; ведь понятно, что так, как сейчас, оставаться не могло — это временный компромисс.
Первый намек я уловила, когда миссис Йоу говорила о Дэвиде Киллигрю. Она воспринимала его как нового хозяина; она считала — и не она одна, так думали многие, — что когда умрет его преподобие, приход получит Дэвид. Он станет приходским священником. А Меллиора? Что ж, Меллиора — дочь священника, так что логично предположить, что из нее выйдет хорошая жена священника.
Им это казалось разумным и правильным, а потому они считали, что это неизбежно. Меллиора и Дэвид. Они уже подружились. Меллиора была ему благодарна, а уж Дэвиду она и подавно должна нравиться. А если они правы, то что будет со мной?
Я не покину Меллиору. Дэвид был ко мне дружески расположен. Я останусь в доме и буду что-нибудь делать. В каком качестве? Горничной Меллиоры? Она никогда не обращалась со мной как с горничной. Я была для нее желанной сестрой, которую звали так же, как ту, что она потеряла в детстве.
Через несколько недель после отъезда Кима я повстречалась с Джонни Сент-Ларнстоном недалеко от фирмы Пенгастеров. Я ходила к бабушке, относила ей корзинку с едой и шла в задумчивости: хотя она очень оживленно рассказывала мне о том дне, когда была в доме ветеринара, куда ее пригласили на Рождество, она вроде бы похудела и глаза у нее стали какие-то тусклые. А еще я заметила, что она по-прежнему часто кашляет.
Я убеждала себя в том, что беспокоюсь потому, что живу в доме, где все думают о болезни. Раз болен его преподобие, то я боюсь, что и другие в его возрасте ни от чего не застрахованы.
Бабушка рассказала мне, как хорошо живется Джо у ветеринара и что его считают членом семьи. Все хорошо складывалось, потому что у ветеринара было четыре дочери, а сына не было, и ему приятно, что в доме есть мальчик, который ему помогает.
Мне было как-то грустно, когда я вышла из ее домика; так много туч омрачало мою жизнь: болезнь в доме, который я привыкла считать своим; беспокойство о здоровье бабушки; ну и то, что Джо сидел все- таки за столом в доме ветеринара, а не доктора Хилльярда.
— Наше вам! — Джонни сидел на изгороди, за которой начинались поля Пенгастера. Он спрыгнул и пошел со мной рядом. — Я так и думал, что мы встретимся.
— Вот как?
— Позвольте помочь нести корзинку.
— Совсем незачем. Она пустая.
— Куда же путь держишь, красотка моя?
— Вы, похоже, без ума от детских стишков. Может, это потому, что никак не повзрослеете?
— «Богатство мое — красота моя, сэр», — процитировал он. — Что верно, то верно, мисс… ммм… Карлион. Ну и язычок же у тебя! Кстати, а почему Карлион? Почему не Сент-Айвс, не Маразион? Карлион! Хотя, знаешь, тебе как раз идет.
Я пошла побыстрее.
— Я спешу.
— А жаль. Я надеялся, что мы возобновим знакомство. Я бы тебя и раньше разыскал, можешь быть уверена, но я уезжал и только-только вернулся.
— Надо думать, скоро снова уедете?
— Хочешь сказать, что ты на это надеешься? Ах, Керенса, почему ты не хочешь со мной подружиться? Я так очень хочу, ей-Богу!
— Может быть, вы не умеете заводить друзей?
— Тогда научи меня, как надо.
Он схватил меня за руку и повернул лицом к себе. В глазах у него загорелся огонек, который мне не понравился. Я вспомнила, как он смотрел в церкви на Хетти Пенгастер, а теперь я застала его на этой изгороди. Наверно, возвращался после свидания с ней в каком-нибудь укромном месте.
Я вырвала руку.
— Отстаньте от меня, — сказала я. — И не только сейчас, а… совсем. Я не какая-нибудь Хетти Пенгастер.
Он удивился; я сужу по тому, что он так легко меня отпустил. Я побежала, а когда оглянулась через плечо, он все еще стоял и смотрел мне вслед.
К концу января его преподобию стало так плохо, что доктор начал давать ему успокоительное, и
