животные.
— Бабушка, я так хочу… так хочу, чтоб он стал доктором и лечил людей. Сколько нужно заплатить, чтоб из него вышел доктор?
— Ты думаешь, он сам хочет того же, моя милая?
— Ему хочется лечить. Так отчего ж не людей? Он будет получать за это деньги, и люди будут его уважать.
— А может, ему не так важно, что подумают люди, как тебе, Керенса.
— А надо, чтобы было важно, — сказала я.
— Будет, если так предназначено.
— Ты говорила, что ничего не предназначено. Что люди сами создают свое будущее.
— Каждый свое, любушка. Ему создавать, какое он хочет, а тебе — какое ты хочешь.
— Он валяется целыми днями наверху… со своими животными.
— Ну и оставь его, любушка, — сказала бабушка. — Он построит свою жизнь так, как сам хочет.
Но я не собиралась его так оставлять! Я хотела, чтобы он понял, что должен вырваться из той жизни, которой мы живем с рождения, — мы для нее слишком хороши, все трое. Бабушка, Джо и я. Меня удивляло, как же бабушка-то этого не видит, как может она быть довольна такой жизнью.
Собирание трав всегда действовало на меня успокаивающе. Бабушка говорила, где нам поискать нужные травки, а потом поясняла мне лечебные свойства каждой из них. Но в тот день, пока мы собирали травы, до меня то и дело доносились звуки далеких ружейных выстрелов.
Мы устали, и она сказала, что надо посидеть чуток под деревьями; и я уговорила ее рассказать мне о старине.
Бабушка будто околдовывала меня своими рассказами, и мне казалось, что я переношусь туда, где все это происходило; мне даже казалось, что я и есть бабушка и что это за мной ухаживает Педро Би, молодой шахтер, так непохожий на других. Он часто пел ей тогда приятные песни, которых она не понимала, потому что они были на испанском языке.
— Но вовсе не всегда нужны слова, чтобы понимать, — сказала она мне. — Да, его не слишком-то жаловали в этих краях, мол, чужестранец, и все такое. И тем, кто родился в Корнуолле, работы не хватает, говорил кое-кто, а тут еще всякие чужаки приходят отнимать у нас кусок хлеба. Но он только смеялся над ними, мой Педро. Он все говорил, что, как только меня увидел, для него все стало ясно. Он собирался остаться, потому что его место было там, где я.
— Бабушка, ты любила его, ты его по-настоящему любила.
— Это был мужчина, созданный для меня, и я никого другого не желала — ни тогда, ни потом.
— Так у тебя никогда не было другого возлюбленного?
На лице бабушки появилось никогда мной прежде не виданное выражение. Она слегка повернула голову к аббатству, словно прислушиваясь к выстрелам.
— Твой дед кротостью не отличался, — сказала она. — Убить того, кто его обидел, ему было раз плюнуть. Такой уж он был.
— Разве он убил кого-нибудь, бабушка?
— Нет, но мог бы… Убил бы, кабы знал.
— Что знал, бабушка?
Она не ответила, а лицо у нее стало словно маска, надетая, чтобы никто не увидел, что там под ней на самом деле.
Я прилегла, прислонясь к ней и глядя вверх на кроны деревьев. Хвоя так и останется зеленой всю зиму, а вот листья уже стали медно-коричневыми. Скоро наступят холода.
Бабушка сказала после долгой паузы:
— Но это было так давно…
— Что, у тебя был другой возлюбленный?
— Да никакой он не возлюбленный. Лучше, пожалуй, расскажу тебе, чтоб предостеречь. Полезно знать, что бывает с другими, потому что и с тобой может такое случиться. Этот другой был сэр Джастин Сент-Ларнстон… не нынешний. Его папаша.
Я резко села, вытаращив глаза.
— Ты, бабушка, и сэр Джастин Сент-Ларнстон!
— Папаша теперешнего. Да невелика разница. Гадкий был человек.
— Тогда почему же…
— Ради Педро.
— Но…
— Ты вроде как все решила, еще не выслушав, детка. Раз уж я начала, так должна тебе досказать все до конца. Он меня увидел, я ему понравилась. Я была девушкой из Сент-Ларнстона и была помолвлена. Он, должно быть, поразузнал и выяснил, что я собираюсь замуж за Педро. Помню, как он меня прижал. У дома там есть такой садик, обнесенный стеной.
Я кивнула.
— Глупая была. Пошла проведать одну из девушек на кухне. Он меня и перехватил в этом садике, и там-то я ему и понравилась. Пообещал мне работу для Педро полегче и побезопаснее, чем в шахте, если, мол, я буду разумной. Педро никогда не узнает. А я не поддавалась. Я любила Педро, собиралась за него замуж, и для меня никого, кроме Педро, не существовало.
— А потом?
— Дела у Педро пошли плохо. Шахта Сент-Ларнстонов тогда еще работала, и Педро был в его власти. Я думала, он про меня забудет. Нет, не забыл. Чем больше я противилась, тем сильней он меня хотел. Педро никогда не узнает, внушал мне он. Это было главное. И однажды ночью… прежде чем мы поженились, я пришла к нему, потому что сказала себе, что раз все будет втайне, и он оставит Педро в покое… то станет лучше.
— Бабушка!
— Ты поражена этим, любушка. Я рада. Но хочу, чтоб ты поняла, мне пришлось так поступить. Много я потом передумала и знаю, что была права. Это вроде того, как я говорила тебе… самой делать свое будущее. Мое будущее было вместе с Педро. Мне хотелось, чтоб мы всегда жили вместе в нашем домике и вокруг нас бегали детишки… мальчики, похожие на Педро, а девочки на меня. Я думала, ну что может значить один раз, если за него я куплю нам будущее? И правильно думала, потому что иначе Педро пришел бы конец. Ты не знаешь, каков он был, этот давнишний сэр Джастин. К таким, как мы, у него жалости не было. Мы для него были вроде тех фазанов, что они сейчас стреляют, — вскормлены для забавы. Он угробил бы Педро вскорости, нашел бы ему работенку поопасней. Мне надо было заставить его отступиться от нас, ведь я знала, что мы для него как добыча на охоте. Вот я и пришла к нему сама.
— Ненавижу Сент-Ларнстонов, — сказала я.
— Времена меняются, Керенса, и люди меняются вместе с ними. Времена и сейчас жестокие и нелегкие, но все же не такие, как тогда, когда я была в твоем возрасте. А вот подрастут твои дети, для них времена наступят еще чуть полегче. Так устроен мир.
— Бабушка, а что было потом?
— На этом дело не кончилось. Одного раза оказалось мало. Уж больно я ему понравилась. Мои черные волосы, которые так любил Педро… они ему тоже понравились. И первый год моей замужней жизни был весь исковеркан, Керенса. Все могло быть так прекрасно… но мне приходилось ходить к нему… а если бы об этом проведал Педро, он убил бы его: ведь сердце моего милого пылало страстью.
— Ты боялась, бабушка?
Она нахмурилась, словно припоминая.
— Я будто в страшную игру играла. И так продолжалось почти год, пока я не обнаружила, что жду ребенка… и не знала, от кого. Не могла я родить этого ребенка, Керенса, не могла. Только подумаю о всех предстоящих годах… ребенок будет на него похож… и нужно обманывать Педро. Словно пятно, которое ничем не выведешь. Я не могла так сделать. И… я не стала рожать этого ребенка, Керенса. Сильно болела, чуть не умерла, но не родила его, и на том все кончилось. Он забыл обо мне. Я пыталась как-то возместить все для Педро. Он говорил, что я у него самая нежная женушка в мире, хотя с другими я куда как сурова была. Ему это нравилось. Он прямо счастлив был. А я порой думаю, что стала с ним такой нежной и делала
