Когда я открывала парламент, Альберт был со мной, и премьер-министр настоял, чтобы были приняты все меры «предосторожности. Мы ехали под надежной охраной. Премьер-министр оказался прав: толпа приветствовала Пальмерстона и освистывала Альберта и меня. Это так огорчило меня, в особенности когда я вспоминала, как они приветствовали меня, когда я появлялась перед ними маленькой принцессой. Как печально изменилась жизнь!
Лорд Эбердин не хотел воевать, но Пальмерстон угрожал отставкой в случае неприятия более жестких мер, и народ его поддерживал. Быть может, война привлекала их потому, что она шла так далеко, но, во всяком случае, я видела, что страна неизбежно движется в этом направлении.
В феврале наше правительство послало России ультиматум: или они освобождают дунайские территории до конца апреля, или мы объявляем им войну. Они не ответили, и война началась.
Мы могли атаковать Россию только с моря: наш флот под командованием адмирала Нейпера вошел в Балтийское море, а в сентябре мы высадились в Крыму. Там было двадцать четыре тысячи англичан, двадцать две тысячи французов и восемь тысяч турок. Нашей целью было завладеть Севастополем.
С балкона Букингемского дворца я наблюдала, как войска отправлялись на фронт. Я хотела, чтобы они видели меня и знали, что душой я с ними. Потом я поехала в порт проводить их, я хотела, чтобы все они знали, как близко я принимала к сердцу их судьбы.
Как я ненавидела войну! Я могла думать только об этом. Я ненавидела смерть и разрушение и то, что мои подданные вынуждены были находиться среди всего этого. Я с ужасом думала о том, какие страдания переносили наши солдаты: катастрофа при Балаклаве, ненужные победы при Альме и Инкермане, чудовищные эпидемии, косившие армию и убивавшие больше людей, чем пушки.
Я гордилась мисс Флоренс Найтингейл[58], которая со своими сестрами милосердия отправилась на фронт.
Альберт проводил часы за письменным столом; он постоянно придумывал всякие улучшения для армии, которые затем представлялись правительству. И почти все они были приняты. Правительство было слабым; Альберт все больше соглашался с Пальмерстоном. И в свое время случилось неизбежное: Пальмерстон стал во главе правительства. Многие считали, что он единственный мог положить конец этой злополучной войне. И хотя никаких чудес не произошло, события стали развиваться к лучшему. Пальмерстон, энергичный и деятельный, пользовался поддержкой народа. Он и Альберт пришли к согласию по многим вопросам, и моя антипатия к нему ослабела немного.
Вскоре пришло известие о смерти императора Николая. И нам показалось, что это может изменить ход войны.
Но мы ошиблись — война продолжалась без него. Альберт отправился во Францию для встречи с императором. Вернувшись, он привез с собой многочисленные заметки и сказал, что, по его мнению, император довольно ленив. Как бы то ни было, этот визит способствовал улучшению отношений с Францией, и я была уверена, что Альберт произвел прекрасное впечатление.
Император и его супруга сделали нам ответный визит. Мне было очень интересно встретиться с ними. Луи Наполеон был довольно мил, но очень мал ростом, а его супруга была высокая и стройная. Мы представляли собой разительный контраст: я, очень невысокая и, должна признаться, склонная к полноте, и высокая и гибкая Евгения. С другой стороны, высокий Альберт и низенький император — так что внешне мы представляли собой довольно нелепый квартет.
Я пригласила их в Виндзор, который произвел на них большое впечатление, как и на всех, кто там бывал.
Я нашла их очень обаятельными, что явилось для меня сюрпризом, поскольку я ожидала увидеть в императоре выскочку. Он был со мной изысканно любезен, и у него был мягкий нежный голос. Он умел пленять женщин, и я заметила, как он смотрел на наших красавиц при дворе.
Он рассказывал мне, что много лет назад, когда он жил в Англии, то однажды видел, как я проезжала по улице. Это было четырнадцать лет назад.
— Такое величественное и такое трогательное зрелище, — сказал он. — Я никогда не забывал о нем — и о вас. Он был очень мил, и императрица была тоже обворожительна.
Когда им представили детей, Викки была сражена — не столько достоинством императрицы, сколько ее красотой и изысканно элегантным платьем. Императорская чета вела себя с детьми очень естественно, что было очень неожиданно, но приятно видеть в людях их положения. Еще я была довольна тем обстоятельством, что император уделил особое внимание Берти. Берти немедленно отозвался на это внимание. Он так привык, что его затмевала сестра, что он реагировал на внимание императора, как цветок, раскрывающий свои лепестки навстречу редкому солнечному лучу. Он непринужденно говорил с императором, и я была рада, что не было Альберта, который тут же подавил бы его. Я видела, что император с удовольствием отвечал на его вопросы. Берти интересовался французской армией, оружием и формой.
— Я хочу быть военным, когда вырасту, — доверительно сообщил он императору.
— Ты будешь отличным солдатом, — с улыбкой сказал император. — Хотел бы я, чтобы ты служил в моей армии.
— И я тоже, — воскликнул Берти. Затем он прибавил нечто, поразившее меня: — Я бы хотел, чтобы вы были моим отцом.
Я было хотела вмешаться, но император с большим тактом пренебрег этим замечанием, и я поняла, что лучший выход из создавшейся ситуаций — отнестись к высказыванию Берти, как к бездумной детской реплике. Но в глубине души я знала, что Берти высказал свои искренние чувства.
В августе мы отправились с ответным визитом во Францию. Война шла более или менее успешно, и нас встретили с энтузиазмом. Толпы на улицах скандировали: «Vive la Reine d'Angletere», и я была очень рада, услышав приветственные выкрики и в адрес Альберта — «Vive le Prince Albert». Я чувствовала, что император и императрица были наши настоящие друзья.
Во время этого визита был день рождения Альберта, и мы отпраздновали его в Сен-Клу. День был замечательный. Было множество подарков, как это обычно бывало дома, и император сочинил музыку специально для этого случая. Мы вышли на балкон, внизу стояли триста барабанщиков и приветствовали Альберта. Ему исполнилось тридцать семь лет. Я просила Бога благословить и сохранить его на множество лет.
Я подарила ему красивые запонки. На каждой было оставлено место, на котором, как я сказала Альберту, будет выгравировано «Севастополь», когда наши войска возьмут этот город.
Севастополь! Как мы ждали его падения! Это должно было бы означать приближение мира. Но, хотя наши военные действия шли успешно, Севастополь не сдавался. Я призналась Альберту, что мне понравился император. Он посмотрел на меня с улыбкой.
— Мое милое дитя, ты слишком эмоциональна!
— Я знаю.
— Только недавно ты относилась к нему как к выскочке, а теперь, когда он прошептал тебе на ухо несколько комплиментов…
— Ничего подобного! — возразила я. — Теперь я узнала его… лично. А прежнее мнение было составлено по рассказам о нем.
Конечно, Альберт был прав. Он был намного спокойнее меня и менее подвержен влиянию личного обаяния кого-нибудь. Но я очень изменилась за время моего замужества. Я стала немного походить на Альберта. Интересно, думала я, когда мы состаримся, стану ли я такой же, как он? Это было бы значительное улучшение моего характера, только смогла бы я тогда так радоваться жизни?
Мы были уверены в победе, хотя русские по-прежнему удерживали Севастополь, и потому, чтобы отдохнуть от государственных забот, мне предложили на несколько недель уехать из Лондона.
И вот мы, счастливые, отправились в Шотландию. В этом году это было особенно приятно, так как реконструкция Балморала была закончена, и нам не терпелось увидеть его.
Как он мне понравился! Это был настоящий замок. Я была в восторге от внутренней отделки из сосны и шотландки.
— Это совершенство, — воскликнула я. Как чудесно, что это придумал и разработал Альберт — он сделал тщательные расчеты и чертежи… как в Осборне. Его фантазия и замечательный вкус ощущались повсюду.
