Вот как? сказал К., даже приблизительно не представлявший, что Алан имеет в виду; наверно, вообразил себе типа с пушкой и чулком на голове в темном переулке.
Через два дня в «Острэлиен» появилось письмо редактору: если мне не нравится Австралия, советовал автор письма, почему бы мне не убраться откуда пришел, или, если я предпочитаю Зимбабве, то в Зимбабве.
Конечно, я подозревал, что мои высказывания в библиотеке могут затронуть больную тему, но этот ответ, гневный, нелогичный (кто же предпочтет Зимбабве Южной Африке?), исходящий желчью, практически выбил почву у меня из-под ног. Как же я далек от настоящей жизни! В мире политики, где все норовят друг другу горло перегрызть, на подобное письмо внимания обращают не больше, чем на булавочный укол, а меня оно ошеломило, как удар полицейской дубинкой.
Значит, нам пора прощаться, сказал я. Да.
Но Аня таки вас спасла, сказал Алан. Аня стала на вашу сторону. Он хороший человек, сказала Аня, у него доброе сердце, он хочет помочь угнетенным и притесненным, бессловесным, беззащитным тварям.
07. Поцелуй
В городе Бёрни, штат Тасмания, в номере отеля висит постер: Париж, пятидесятые годы; на улице молодые мужчина и женщина, фотограф Робер Дуано запечатлел в черно-белом их поцелуй. Видимо, молодые люди поддались порыву. Чувства охватили их на полпути: правой рукой женщина не обняла (не успела обнять) мужчину, рука свободна, изгиб локтя обратно пропорционален выпуклости груди.
Их поцелуй — не просто проявление страсти: этим поцелуем возвещает свое присутствие любовь. Зритель постепенно восстанавливает предшествовавшие поцелую события. Молодые люди — студенты. Они вместе провели ночь, свою первую ночь, проснулись в объятиях друг друга. Сейчас они идут на лекции. На тротуаре, в утренней толпе, он вдруг чувствует, что его сердце сейчас разорвется от нежности. И она, она тоже готова подарить ему себя тысячу раз. Вот они и целуются. Ни до прохожих, ни до любопытствующей фотокамеры им дела нет. Отсюда выражение «Париж — город любви». Но такое могло случиться где угодно-и эта ночь любви, и эта нежность через край, и этот поцелуй. Такое могло случиться даже в Бёрни. Такое могло случиться даже в этом вот отеле, и никто, кроме влюбленных, ничего бы не заметил и не запомнил.
Чем же вы займетесь? спросил я. Где будете работать?
Работать? Ну, не знаю. Может, буду пока помогать маме. У нее модельное агентство, начинала как все, а теперь в Северном Квинсленде никто за ней не угонится. Совсем неплохо для девушки с богом забытого Лусона, у которой не было ни связей, ни денег.
Алан, замолчи, сказала я. A Senor'y К. пояснила: Алан перебрал, ему дай волю, он нас обоих в краску вгонит.
Сердце изнывает именно по любви.
Зато была красота, сказал я. Красота да голова на плечах, наверно, заменили ей и деньги, и связи. Судя по дочке, которую она произвела на свет.
Да, мама у меня красивая. Но куда, в конечном счете, заводит красота?
Она просила, и я внял, сказал Алан. Хоп — вот у нас и кот из мешка высунулся. Я внял ее мольбам и отказался от плана. Да, Хуан, откровенничать так уж откровенничать — это я, я тот безымянный мерзавец, который чуть было вас не обобрал. Но ведь не обобрал же. Благодаря моей девушке, присутствующей здесь. Благодаря моей обожаемой девушке с самой сладкой в мире киской.
08. Об эротической жизни
За год до самоубийства мой друг Дьюла говорил со мной об эросе, как он понимал его на склоне лет.
В юности, проведенной в Венгрии, Дьюла был настоящим распутником. Однако с возрастом, хотя он и остался столь же восприимчив к женской красоте, потребность крутить романы с женщинами во плоти отошла на задний план. Со стороны казалось, что Дьюла превратился в целомудреннейшего из мужчин.
Такое внешнее целомудрие, говорил Дьюла, стало возможным потому, что он освоил искусство ведения любовной интриги — ведения через все стадии, от увлечения до достижения цели — исключительно в собственном воображении. Как он это делал? Обязательным первым шагом было уловить так называемого «двойника» возлюбленной, уловить и сделать своей собственностью. Над этим двойником он мог затем работать, вдыхать в него жизнь, пока не будет достигнута стадия, на которой Дьюла, по- прежнему в царстве своего воображения, сможет начать заниматься со своим суккубом любовью, в конце концов доведя суккуб до крайней степени восторга; и вся эта история страсти будет разворачиваться без ведома оригинала из плоти и крови. (Однако этот же самый Дьюла заявлял, что нет такой женщины, которая не заметила бы страстного взгляда, на нее брошенного — даже в переполненном помещении, даже если ей не удается определить, от кого взгляд исходит.)
Секунду мы — мы оба — размышляли о том, куда заводит красота.
Что ж, сказал я, если вам понадобится работа редактора, сообщите.
К. молчал. Я молчала. Алан налил себе еще вина.
«У нас в Бейтменс-бей на пляжах и в торговых центрах запрещены видеокамеры, — сказал Дьюла (в Бейтменс-бей он провел последние годы жизни). — Вроде бы с целью защитить детей от агрессивного внимания педофилов. Интересно, каким будет следующий шаг властей? Они что, станут ослеплять всякого, кто достиг определенного возраста? Или заставят нас ходить с завязанными глазами?»
Сам Дьюла детьми в эротическом смысле едва ли интересовался; хотя мой друг коллекционировал их изображения (как профессиональный фотограф), порнографом он не был. Дьюла жил в Австралии с 1957 года и всё это время не мог полностью расслабиться. В Австралии для его пристрастий общество слишком пуританское.
«Знай они, что у меня в голове происходит, — говаривал Дьюла, — они бы меня распяли. — И, подумав, добавлял: — В прямом смысле».
Я спросил Дьюлу, каковы описанные им воображаемые совокупления, дают ли они ему нечто, хоть сколько-нибудь приближающееся к удовлетворению от реального полового акта. И, кстати, продолжал я, не казалось ли тебе, Дьюла, что желание обладать женщиной в уединении собственных мыслей может быть выражением не любви, а мести — мести молодым и красивым за презрение к безобразному старику вроде тебя (мы были друзьями, мы могли разговаривать в таком духе).
Так вот, значит, кем я работала — редактором, сказала она. Буду знать. Я-то думала, я простая бессловесная машинистка.
Отнюдь, сказал я, отнюдь не бессловесная.
Но теперь всё кончено, сказал Алан. Страница перевернута. Итак, Хуан, за какую вы там тему собрались взяться?
Еще не решил.
Он рассмеялся. «Что, по-твоему, значит быть распутником?» — спросил он («распутник» было одним из его любимых английских слов, ему нравилось катать его на языке — рас-пут-ник). «Слово «распутник» происходит от слова «пустота», которую мужчина заполняет, как Бог — и создает женщину. Распутников ненавидят лишь мужчины, из ревности. Женщина распутника ценит. Женщина и распутник принадлежат друг другу по определению».
