деньги. Трудность заключалась в чрезвычайной хрупкости материала. Пластинка отламывалась, как только пропил засорялся графитовой пылью или пила наталкивалась на мельчайшие, заключающиеся в графите, алмазы. Пропадала также масса материала от того, что пропил надо было делать сравнительно очень широким.
Бессемер остроумно разрешил эти задачи. Он поставил очень тонкую пилу, сделанную из часовой пружины. Пропил таким образом получался очень узким и значительно экономился материал. Далее он расположил пилу под распиливаемым куском так, что опилки свободно могли высыпаться и, наконец, зажим пилы был устроен так, что в случае малейшего увеличения трения пилы в щели или толчка, пила отъединялась от машины и движение ее останавливалось.
Это первое механическое изобретение Бессемера натолкнулось на неудачу при попытке эксплоатировать его. Владельцы крупной лондонской карандашной фабрики Мордан и К°, к которым обратился Бессемер, почему-то не захотели выдавать ему графит для обработки на дом, а предложили поставить пилу у них в мастерской, на что Бессемер не согласился.
Нельзя сказать, что все приемы, методы, конструкции Бессемера в то время являются действительно совершенно новыми изобретениями. Иногда они — просто остроумное новое применение уже известных приемов. Иногда же это самостоятельные повторения открытий, сделанных раньше, или одновременно кем- нибудь другим. Изобретения эти интересны тем, что придают ту или иную характерную черту Бессемеру как изобретателю, но они далеко не всегда являются вкладом в историю техники.
Такой, например, характер носит применение Бессемером медленно застывающего сплава к изготовлению медалей или штампов для картонажей. В обоих случаях изображение выдавливалось не на холодном, а на полузастывающем еще металле. Но ведь аналогичным приемом пользовались в тридцатых годах при изготовлении стереотипов: свинцовая матрица нажималась на слой застывающего легкоплавкого металла.
Очень спорно, насколько нова идея построенной Бессемером в те годы словолитной машины с подачей металла в стальную форму при помощи насоса и одновременным выкачиванием воздуха из формы.
Бессемер взял на нее патент в 1838 году. Это повидимому его первый патент.
Но ведь уже в 1815 году знаменитый французский типограф Дидо сконструировал машину, в которой расплавленный металл тоже накачивался в форму при помощи насоса. А в тридцатых годах XIX века, как раз было сделано несколько, иногда даже удачных, попыток сконструировать подобную же машину. Вращаясь среди типографов и издателей, Бессемер не мог не знать об этом. Вероятно, его система — лишь один из многих вариантов, может быть вполне самостоятельно разработанный на основании неполных, полученных по-наслышке, данных.
Машина давала около шестидесяти литер в минуту. Бессемер почему-то сам не развил этого дела, а продал машину одной эдинбургской фирме. Очень может быть, что в конструкции кое-что было технически недоделано, но во всяком случае Бессемер проявил в ней большое техническое остроумие. За ним складывалась репутация талантливого техника.
Несколько эпизодов из его дальнейшей изобретательской деятельности стоит отметить; один из них принес ему некоторый доход, другой оказал известное влияние на его судьбу.
«Человек, который нашел способ делать такие изумительные отливки с натуры, как те, которые выставлены в музее промышленности, наверное сможет придумать способ делать тисненный рисунок на шерстяном плюше».
С такими словами обратился к Бессемеру мистер Пратт, владелец известной лондонской мебельной фирмы, объясняя ему причины своего визита к нему.
Тиснение по плюшу, в подражание старинному итальянскому плюшу с вытканным рисунком, было задачей, над которой билось немало людей и действительно она оказалась сложнее, чем это можно было думать на первый взгляд, также и для Бессемера, который после переговоров с Праттом взялся за это дело.
Вырезать штамп так, чтобы при надавливании им на ткань нетронутый ворс образовал бы рисунок на прижатом и до атласного блеска заглаженном фоне было конечно нетрудно, и ткань, казалось, получалась такой, какой нужно, но не проходило и двух-трех дней, как упрямый ворс снова приподнимался и торчал на прижатых, запрессованных местах. Никакая обработка не помогала тут: ни кипятком, ни паром, ни щелочами.
Пришлось несколько призадуматься и поближе изучить природу тканей. Очень может быть что в этом деле Бессемеру помог его приятель, д-р Юр, тот самый Юр, который написал несколько книг «О философии мануфактур», «О текстильной промышленности», «Словарь мануфактур и горного дела» и т. д. Тот Юр, которого цитирует и высмеивает Маркс.
Ведь ворс на плюше — шерстяной, а шерсть — роговое вещество, а рог — при достаточно высокой температуре хорошо сваривается, сплавляется и теряет свою упругость так, что сохраняет раз навсегда приданную ему в нагретом состоянии форму. Если в достаточной степени нагреть штамп, то вытесненный рисунок останется без изменения, но конечно легко можно и сжечь ткань.
Опыт подтвердил эти предположения. Тогда сравнительно легко удалось разрешить и механическую сторону дела.
Ткань пропускалась между двумя валками: нижним — гладким и верхним, с вырезанным на нем рисунком. Верхний чугунный валок нагревался изнутри газовой горелкой. Чтобы не перекалить его был придуман своеобразный пирометр. К нагретой поверхности цилиндра прикладывались два стержня из различных легкоплавких металлов с разницей в температурах плавления в несколько градусов. Эти точки плавления были подобраны так, что нужная температура нагрева валка лежала между ними. Если валок был перегрет, то плавились оба стержня, если он был недогрет, то не плавился ни тот, ни другой.
Машина работала хорошо и Пратт платил щедро, по шести шиллингов за ярд ткани, пропущенной через валки. Да и скупиться Пратту было незачем, скоро тисненный плюш украсил собой кресла и диваны Виндзорского дворца. Понятно, какую рекламу создало это новому товару.
Но у Бессемера появились, вероятно, конкуренты. Цены упали… Он продал тогда все оборудование одной фирме, вырабатывавшей плюш.
Судьба этого изобретения такая же, как и многих других — оно не оставило никакого следа в дальнейшей жизни Бессемера. Не то следует сказать про другую его работу — постройку словонаборной машины.
Мистер Джемс Юнг ведет большую торговлю шелковыми материями в Лилле, во Франции. Дело налажено хорошо и заботы и деловые соображения не настолько обременяют ум Джемса Юнга, чтобы он не мог заниматься и не думать и о чем-нибудь другом. А Юнгу есть о чем подумать: на досуге он занимается изобретательством. В последнее время в голове у него засела мысль построить словонаборную машину, при помощи которой можно было бы набирать литеры, ударяя по клавишам клавиатуры как на фортепьяно.
Мысль прекрасная, она значительно должна ускорить работу наборщика. Беда только в том, что мистер Юнг, отлично разбирающийся в сортах шелка, бархата, атласа, не имеет ни малейшего представления о механических конструкциях. Хорошо было бы найти человека, который смог бы разработать эту полезную идею.
Знакомый лондонский адвокат помог делу. У него на примете оказался молодой техник — очень изобретательная голова, он наверное придумает что-нибудь подходящее, живет он на Нортгэмптон Сквэре.
Юнг легко договорился с Бессемером, ведь это его рекомендовал адвокат. Генри не упускал ни одного случая применить свои изобретательские таланты и получить лишний десяток, сотню стерлингов.
За один фунт стерлингов в день, в качестве гонорара за консультацию, Бессемер согласился уделять этому делу «столько времени, мысли и внимания, сколько это возможно будет не нанося ущерба своей основной работе» — он разработает проект и изготовит и проверит нужные модели. Дело оказалось далеко не простым и трудности были преодолены только «после пятнадцати месяцев терпеливой работы».
Идею Юнга удалось осуществить, удар клавиши выталкивал соответствующую литеру из камеры, где эти литеры лежали столбиками и заставлял ее скользить по наклонному жолобу в верстатку. Одна из главных трудностей заключалась в том, чтобы каждая литера проходила бы этот путь в совершенно одинаковый промежуток времени. Длина пути и преодолеваемое трение при скольжении для каждой литеры
