же пижамы, приобретенные, по-видимому, в одном магазине: пижам подобного фасона он никогда прежде не видел. Бош был особенно удивлен этим, поскольку, стремясь одеваться с английской тщательностью, сам никогда не надевал столь эксцентричное белье.
— Это подарок, — объяснила ему Фернанда. — Понравилось, вот и купила. Тебе наверняка будет к лицу.
Лишь вчера, увидев Сержа в постели, Альбер понял, в чем дело, но рассказать о своем открытии не решился: полицейские истолковали бы его неверно.
Убил он Сержа совсем не из-за пижамы. Не из ревности. Если он и подумал о Фернанде, то на одно лишь мгновение, да и то с каким-то горьким чувством.
О том эпизоде, который сегодня всплыл в памяти, он накануне не вспоминал. Это Фернанда настояла, чтобы он надел пижаму в годовщину их свадьбы, да и вела себя развязнее, чем всегда.
Нет, открытие это было для Боша всего лишь еще одной незначительной деталью, не более.
Серж, лежавший в постели, совсем не походил на больного. Он был тщательно выбрит и наманикюрен. Когда Аннета, отнеся утром сценарий, вернулась, по ее игривому настроению Бош понял, чем они с Сержем занимались.
Может быть, следом за ней пришла Фернанда или другая женщина? Да нет. Фернанда, должно быть, больше не наведывалась к Сержу. Она ничего ему не говорила, но уже несколько недель ходила расстроенная. Стала взбалмошной, совсем иначе развлекалась, изменила прическу и манеру разговаривать и ела не те блюда, что обычно.
— Я вас спросил, не бросилось ли вам в глаза что-нибудь, когда вы вошли в комнату?
— Понимаю. Вы имеете в виду револьвер.
— Разве было не так?
— Возможно. Но не в тот момент.
— А когда же? После того как разделись?
— Да. Я тогда сидел.
— Где именно?
— В кресле.
Кресло было опрокинуто. Насколько помнится, сам Бош его не ронял.
— Поставьте его, пожалуйста, на прежнее место и сядьте.
Альбер сделал, как было велено, хотя кресло оказалось повернутым в сторону кровати и в глаза вновь бросились пятна крови.
— А теперь продемонстрируйте все то, что вы вчера проделали.
— Он читал почту.
— Ни слова не говоря?
— Он свистел. У него была привычка насвистывать какую-нибудь мелодию.
— Что же делали вы?
— Ничего. Ждал, когда Серж кончит читать, и смотрел на него.
— И долго это продолжалось?
— Минуты три-четыре.
— И тогда у вас состоялся разговор?
— Никакого разговора не произошло. Мне стало жарко. В кресле было неудобно. Поднявшись, я подошел к постели, чтобы поднять упавший конверт. Он и сейчас находится на ночном столике, куда я его положил.
— Продолжайте.
— Я задел револьвер и машинально взял его в руки, как бы прикидывая вес.
— Вы уже решили убить Николя?
— Полагаю, что да.
— Когда же именно?
— Я уже говорил об этом инспектору в Орлеане. Несколько недель назад.
— Вы сказали: несколько месяцев назад.
— Возможно.
— Но вы не знали, что это произойдет именно в тот вечер?
— Нет. Я взял револьвер и направил его на Сержа. Он поднял голову и сказал: «Осторожно, дорогой! Он заряжен!»
— Возьмите оружие. Покажите, как все было.
Бош испытывал досаду и стыд оттого, что позволил втянуть себя в эту нелепую игру. Да еще в присутствии важных господ, которые наблюдали за ней с серьезным видом.
— Я находился вот здесь. Выстрелил почти в упор.
— Вы не боялись, что выстрел услышат соседи?
— Я об этом не думал.
Комиссар что-то заметил вполголоса, обращаясь к судебному следователю, и тот спросил арестованного:
— Вы заявили, что в соседней квартире была вечеринка и оттуда доносилась музыка?
— Нет. Вернее, теперь я вспоминаю: когда сидел в кресле, я слышал музыку. Она меня раздражала. Мелодия была заезженная, я ее не люблю.
— Почему?
— Не люблю, и все.
— Вы рассчитывали, что из-за шума в соседней квартире на выстрел не обратят внимание?
— Нет.
Жестом комиссар показал, что удовлетворен ответами, но судебный следователь продолжил:
— Итак, вы выстрелили. Что произошло потом?
— Вместо того, чтобы упасть, как я ожидал, он приподнялся. Я увидел его голые ноги, высунувшиеся из-под одеяла.
— Прошу прощения. Вы сказали: голые ноги…
— Ложась в постель, он никогда не надевал пижамные брюки.
— Откуда вам это известно?
— Однажды за ужином, когда зашла речь о том, кто как спит, он об этом рассказывал.
При этих словах Фернанда тогда засмеялась. К сожалению, Альбер хорошо знал, что означает этот смех…
— У него половины лица не было, но я видел, как он поднимается с постели, словно готовясь накинуться на меня. Я снова нажал на спусковой крючок, но безрезультатно. Серж смотрел на меня. Я не мог вынести его взгляда.
— Вам не пришло в голову скрыться? Удержал страх, что Николя выдаст вас?
— Нет. Все было иначе. Вы должны понять. Я не мог оставить его в таком виде. Оглядевшись, заметил кочергу.
— В камине горел огонь?
— Да.
В очаге была зола. Рядом валялись бронзовый совок, щипцы и небольшая метелка. Кочерга лежала посередине комнаты…
— Возьмите ее.
Бош повиновался.
— Продолжайте.
Альбер пытался вспомнить, где же стоял накануне.
— Я ударил. Вот так.
— Когда он сидел на краю постели?
— Кажется, да. Во всяком случае, в первый раз.
— Вы ударили с расчетом добить его?
— Да. Глаза у него вращались. Дважды я направлялся к двери, думая, что все кончено, и дважды он подавал признаки жизни.
