Однако никто об этом не посмел и заикнуться. Альбер знал, что отец получает пенсию, об этом позаботился один влиятельный человек, который иногда навещал отца, и они о чем-то, запершись, беседовали. Потом Альбер видел отца, шагающего во главе колонны ветеранов. Со своим пустым рукавом он производил впечатление: его выбрали президентом организации.
Семья их была небогатой, но в деньгах на жизнь, казалось, не нуждалась. Два-три года спустя в этом же доме поселились старики Гарсены, началось, можно сказать, вольготное, беззаботное существование цыган, которые запружают дороги, ведущие в Сент-Мари.
Дымя трубкой, старик Гарсен строил свой дом, а отец Альбера, встав с постели, слонялся в домашних туфлях. Лишь зимой надевал поверх пижамы пальто, когда шел в порт, чтобы в кафе Жюстена выпить стаканчик белого. Иногда отправлялся рыбачить в своей лодочке с выкрашенным в зеленый цвет планширем, и тогда с причала можно было видеть, как он, бросив якорь, неподвижно сидит под зонтом.
Почти всякий раз, вернувшись с уловом, отец стряпал сам. Приглашал друзей, рыбаков, случайных прохожих. Летом уху он готовил на печурке которую соорудил посредине двора старый Гарсен.
Когда Альбер подрос, то начал посещать лицей в Ниме. Утром уезжал, а вечером возвращался на автобусе: Ним казался ему мрачным и скучным.
Лицей он окончил с грехом пополам. Чем заняться, не знал и сам. Возможно, потому, что два лета подряд у них гостил газетчик из Лиона, Альбер заявил без особой убежденности: «Стану журналистом».
В тот день, когда умер отец, в поисках работы Альбер обошел все улицы Монпелье. Наутро выяснилось, что денег нет. Оплачивать расходы на погребение и на верный костюм пришлось чете Гарсен. А у этих стариков, кроме дома, тоже почти ничего не было. Пенсии за отца едва хватало, потому что платили только часть — на мать и незамужнюю сестру.
Альбер мог бы получить место служащего в какой-нибудь конторе в Монпелье или Ниме. А владельцы лавки, в которой работал отец, приглашали к себе. Однако он решил, что попытает счастья в Париже.
— В Гро-дю-Руа у меня не было будущего, — объяснял он адвокату.
— Мне нужно знать точно, чем ты занимался, ведь на суде будут до всего докапываться. Ты, наверно, поначалу перебивался с хлеба на воду?
— Мать дала мне немного денег. Я писал статьи и предлагал разным редакциям. У меня был полный список газет.
— И тебе везде отказывали?
— Да. Велели заходить. Ел я раз в день… Обращался за помощью к людям, которые приезжали летом в Гро-дю-Руа…
— Я знаю.
Бош закусил губу. Он совсем забыл про этот эпизод. Он и к господину Уару обращался, и тот ссужал ему незначительные суммы, но Альбер так и не удосужился их вернуть.
— Работал некоторое время в одной подозрительной фирме. Спустя несколько месяцев она прогорела. Мы рассылали тысячи извещений во все концы Франции. Адреса находили в справочнике Боттена. Контора находилась неподалеку от ворот Сен-Мартен, там-то я и познакомился с Фернандой.
— Она служила в той же фирме?
— Да. Мы вдвоем надписывали конверты.
— Сколько лет ей было тогда?
— Примерно столько же, как и мне.
— Она парижанка?
— Нет, уроженка Реймса. Она уехала из дому, поскольку жить с родителями стало невыносимо.
— Поженились сразу?
— Нет.
— Но спали вместе?
Конечно, он мог сказать «да»: и проще, и быстрее. Но то было бы лишь частью правды. И разве расскажешь словами о прошлом! Париж напоминал темную вязкую массу, в которой двигались, сами не зная куда и зачем, тысячи человеческих существ. Гостиница, в которой он жил, находилась рядом с конторой на улице, параллельной Большим бульварам, и представляла собой зловонную дыру. Отовсюду слышны были какие-то подозрительные звуки и шорохи.
Многие месяцы все его помыслы и силы были направлены не на то, чтобы заработать на кусок хлеба, а на то, чтобы суметь расплатиться с одной из тех девиц, что разгуливали по тротуару. Подчас желание становилось столь мучительным, что он рыдал. Однажды за неимением денег он предложил случайной подруге отцовские часы. Она, видно, решила, что часы краденые.
Он был одинок и испытывал горькое чувство несправедливости, совершенной по отношению к нему. Чувством этим он упивался с какой-то злой радостью. Бывало, часами простаивал у витрины, засунув руки в карманы плаща, в котором он всегда зяб. В жалкой лавчонке на улице Блан-Манто, расположенной возле ломбарда, он продал все, что только можно, даже костюм, купленный к похоронам отца. Вечно ждал почтового перевода то от матери, то от бабушки. В письмах Альбер умолял никому не рассказывать о его просьбах и каждый раз придумывал какую-нибудь новую невероятную историю.
У Горвица работали только двое — Фернанда и он сам. Это был венгр, приехавший в Париж всего несколько лет назад и с горем пополам объяснявшийся по-французски. Контора его занимала квартиру из трех тесных комнатенок с низкими потолками, где было темно и потому постоянно горел свет. В конце коридора приткнулась кухня с проржавевшей плитой.
Фернанда устроилась на службу раньше Альбера, тоже по объявлению в газете. В первый же день Бош увидел, как она закрылась вместе с Горвицем, низеньким лысым толстяком лет сорока, от которого пахло потом. Альберу стало противно: поначалу Фернанда показалась ему девушкой приличной. Она почти не пудрилась, вовсе не красила губы; одежда, купленная в магазине готового платья, сидела на ней ловко, хотя и небрежно.
Фернанда целыми днями украдкой наблюдала за ним. Около недели он почти не обращал на девушку внимания. Альбер уже знал, в котором часу она уходила в кабинет к Горвицу. Дверь была не настолько массивной, чтобы не понять, что за ней происходит. Казалось, Фернанда нарочно разговаривала так громко. Нередко она выкрикивала слова, вгонявшие Альбера в краску. Выходя с блестящими глазами от Горвица, Фернанда с вызовом смотрела на Боша. Иногда мимоходом нарочно прижималась к нему.
Зачем все это сейчас вспомнилось? Да и не касается это никого. О чем же спросил его Уар? А! Была ли она его любовницей до брака? Да. Когда Горвиц исчез неизвестно куда и они вдвоем пришли в контору, в которой ничего не обнаружили — Горвиц унес даже адресные книги, — они из экономии решили жить в одной комнате.
Поженились лишь год спустя.
— Видите ли, господин Уар, о преступлении из ревности не может быть и речи. Это-то я и пытаюсь им объяснить.
— В этом твоя беда, мой мальчик!
— Я уже говорил, Сержа я убил потому, что не мог поступить иначе. Правда, когда с Фернандой познакомился, я едва сводил концы с концами, но дела мои пошли в гору. Почти каждую неделю мои статьи печатались в разных газетах. Особенно в еженедельниках, посвященных проблемам кинематографа. Со дня на день должен был получить постоянную рубрику. Об этом уже был разговор. Мне пообещали. Денег у нас с Фернандой не было, но в нищете мы уже не жили.
— Составь мне перечень газет, в которых ты сотрудничал. Это важно.
— Хорошо, составлю. Единственная ошибка, которую я совершил, состояла в том, что я не остерегся. Это тем более непонятно, что раз уже погорел, служа у Горвица. Когда Николя впервые заговорил со мной в ресторане Фуке, он заявил, что мне придется знакомиться со сценариями, которые ему присылают десятками, и высказывать свое суждение о них. Он предложил нечто вроде должности заведующего сценарным отделом. По его мнению, я вполне справился бы с такой работой. Конторой на Елисейских полях тогда он еще не обзавелся. Мы встречались в барах, я даже не знал его домашнего адреса. Кинокомпания также не была еще создана. Мы только бумаги оформляли.
— Почему ты не посоветовался со мной, прежде чем подписывать эти документы?
— Я не думал, что это потребуется. Озилю Серж меня представил не сразу. Уверял, что у него солидная финансовая поддержка. Все твердил, будто режиссеры недостаточно предприимчивы, что они,
