Дуглас сидел на кухне за столом и помешивал ложкой в стоявшей перед ним тарелке с супом. Он переоделся и был теперь в легких светлых брюках и кремовой рубашке, расстегнутый ворот которой открывал загорелую грудь. Было видно, что он едва сдерживает злость.
— Ты передумала идти обедать? — Он смерил ее холодным взглядом.
Флоренс выдавила из себя улыбку.
— Как ты догадался?
— Выходя из своей комнаты, увидел, что ребенок спит.
Флоренс подавила обиду, которую опять почувствовала, когда Дуглас называл сына «ребенок», и ответила спокойно:
— Поездка оказалась слишком утомительной. Он спит без задних ног.
Но это, по-видимому, совершенно не интересовало Дугласа.
— Хочешь что-нибудь поесть? — Он кивнул на стоявшую на плите кастрюлю с густым супом из пакетика.
— Нет, спасибо.
— Ты должна поесть. — Лицо казалось каменным. Прочесть его мысли было сейчас невозможно. Видимо, он тоже подумал над своей реакцией и теперь жалел о том, что нагрубил.
— Я только что звонил матери. — Он снова принялся помешивать суп.
— Да? — Флоренс повернулась к нему, взяв в руки банку овощных консервов.
Дуглас встал, не спеша подошел к холодильнику и достал бутылку вина. Вино с супом из пакетика?
— Хотел выяснить, что означает твой приезд. Оказывается, нас пригласили обоих…
— И что же? — нетерпеливо спросила Флоренс.
Дуглас неторопливо рылся в ящике в поисках штопора.
— Они извиняются за эту ошибку. Мать пригласила меня, а Бил — тебя, и они ничего не сказали друг другу. Все выяснилось, когда уже было поздно что-либо менять.
Флоренс смотрела недоверчиво.
— Вот как! Ошибка… И она извиняется?
— Да, она так сказала. Наверное, и впрямь произошла ошибка. Она уехала к сестре, а твой отец сейчас в Бостоне. У них не было возможности поговорить об этом. — Голос Дугласа стал подозрительно тихим и спокойным.
— По-моему, причина неубедительная. А как ты думаешь? Отец, видимо, специально не сказал ничего твоей матери. Ей бы не понравилось, что мы пробудем здесь все лето вдвоем. Могу поспорить, она не знала, что он пригласил меня, до тех пор, пока ты не позвонил. — Дуглас продолжал возиться с бутылкой. — Я права? — Он не ответил, и Флоренс сунула консервную банку в автоматическую открывалку. — Так что же нам теперь делать? Она предложила какой-нибудь выход из этой ситуации?
— Конечно. Предложила тебе отправляться восвояси.
Флоренс посмотрела на него через плечо, надеясь, что взгляд достаточно выразительный.
— Затем в разговор вмешался Бил и предложил мне найти мотель. Потом… Я повесил трубку.
— Великолепно! Но все-таки, что же ты решил?
— Я собираюсь пробыть здесь все лето.
— Я тоже.
Они смотрели друг на друга, понимая, что оказались в тупике.
— Я никуда не поеду, — сказала она твердо, — Несколько недель я рассказывала Крису об этом острове. Если я теперь скажу, что мы едем домой, для него это будет ужасным ударом. Ты не представляешь, как он ждал этой поездки, как готовил игрушки, чтобы играть в песке, как составлял список сувениров, которые нужно привезти. — Она промолчала, что и ей самой просто необходимо побыть подальше от тех людей и мест, которые постоянно напоминали о муже. И чем больше она думала об этом, тем тверже становилось решение не уезжать. — Я не уеду, — повторила она.
— Я не уеду тоже, — ответил Дуглас. — Я приехал сюда не затем, чтобы загорать, подруга. У меня важная работа. — Он так резко поставил бутылку на стол, что из нее выплеснулось вино. Но, будто пожалев, что снова позволил вырваться своим чувствам, натянуто улыбнулся.
— Я здесь тоже не затем, чтобы загорать, приятель, — солгала она в ответ на его ложь и тоже выдавила из себя улыбку.
— Тебе это не помешало бы. Бледная как смерть и худая — кожа и кости. Ты теперь совсем не ешь? — Он окинул ее взглядом, и пришлось сделать неимоверное усилие, чтобы сохранить спокойствие. Возникло острое желание запустить первым, что подвернется под руку, — консервами, тряпкой, открывалкой, чем угодно — в это циничное лицо. Но она сдержалась и только сказала:
— Спасибо! Ты всегда был мастером по части комплиментов, — вытряхнула овощи из банки в кастрюлю и поставила ее на плиту.
Они находились так близко друг к другу, что между ними, казалось, возникло электрическое поле и проскакивают искры. Случайно соприкоснувшись руками, оба вздрогнули, словно обжегшись.
Наконец Дуглас нарушил молчание.
— Ладно, как же ты жила все это время, Фло? — спросил он с некоторой насмешкой.
— Прекрасно, — огрызнулась она. — А ты?
— Великолепно, — ответил он сарказмом.
Она выложила еще не согревшиеся овощи в тарелку и взяла ее в руки.
— Итак, ты жил великолепно, я прекрасно, но ведь это не решает нашу сегодняшнюю проблему? — С этими словами она резко повернулась и направилась в столовую.
Через минуту там появился и Дуглас, толкая перед собой сервировочный столик так резко, что посуда и приборы звенели и были готовы грохнуться на пол. Флоренс взглянула на столик, потом на свои овощи. То, что было в тарелках у обоих, нельзя было назвать приличной пищей.
Он быстрым движением поставил ее тарелку на стол, налил в бокалы вина и сел. Но не стал есть. Просто смотрел на Флоренс, сосредоточенно хмурясь. Это в конце концов вывело ее из себя.
— Ты будешь есть? — спросила она.
Он не ответил, продолжая смотреть. Она раздраженно обвела взглядом комнату.
— Послушай, Фло. Мы ничего не решим, если будем молчать, — сказал он примирительно.
— Я полностью согласна.
Он вздохнул, тяжело и задумчиво.
— А что если мы оба останемся здесь?
Флоренс бросила вилку.
— Ты это серьезно?
— Черт побери, Фло! А что еще остается делать? У нас обоих веские причины, чтобы остаться, и никто, как я понял, не собирается уезжать.
Флоренс охватила тревога.
— Это невозможно.
— Почему? Мы же взрослые люди.
— Ну и что же? Хочешь сказать, что мы уже не те романтики, которые отдали бы все на свете, лишь бы остаться здесь наедине?
— Но ведь каждый из нас может заниматься своим делом, не мешая друг другу. Конечно, могут возникнуть некоторые сложности с ребенком, но…
Флоренс взорвалась вопреки всем своим решениям.
— Да будет тебе известно, у моего сына есть имя, и ты не умрешь, если произнесешь его!
— Хорошо, Фло, успокойся, — пробурчал он. — Я не хотел тебя обидеть.
— Да уж, наверное!
Казалось, комната сотрясается от гнева, потом ярость улеглась — медленно, как оседает пыль. Но теперь сохранять спокойствие было труднее. Им обоим приходилось делать неимоверное усилие над собой, чтобы разговаривать спокойно.
Флоренс зацепила вилкой овощи, тут же превратившиеся во рту в опилки. Дуглас в полнейшем молчании отрезал себе кусок хлеба.
