Она дошла до тридцати шести цифр после запятой, приковав к себе взгляды всех, кто находился на площади.
«Что я делаю? — думала Валери. — Я, наверное, совсем обезумела. Начала говорить, когда меня не спрашивали».
— До какой цифры ты помнишь, девочка? — сухо спросил гость.
— До шестьдесят четвертой. Но, если позволите… Это довольно жалкое занятие запоминать цифры иррационального числа, когда любой калькулятор может сделать намного больше в долю секунды.
Напрочь забыв о дисциплине, один из кадетов ударил Валери локтем под ребро, и только тут она заметила обращенный на нее взгляд Дэниэла, в котором явно читалось желание преподавателя задушить ее своими собственными руками. Гость же ограничился тем, что скривил рот в некоем подобии улыбки.
— Тогда для чего ты помнишь все эти цифры?
— Я пыталась разложить в непрерывную дробь четыре деленное на число пи. Прочитала эти цифры, и они мне запомнились.
Гость повернулся к ней спиной, словно забыв о ней.
— В конце концов, может быть, в этой поездке и был какой-то смысл, — сказал он, обращаясь к директору.
Преподаватель Дэниэл положил на плечо Валери руку, слишком тяжелую для дружеского пожатия, и сделал знак ребятам из организационного комитета отойти в сторону. Возвращаясь на свое место в строю, Валери заметила буравящий ее взгляд Ивонны. Ее руки, казалось, светились ярким голубым светом. Это могло означать только одно — угрозу.
Донна и Дэниэл сидели рядом за кафедрой. Валери стояла перед ними в своей белой униформе, еще мокрой от холодного пота. Аудиторию освещал слабый луч света, проникавший через закрытые ставни на окнах. Директора не было: он не мог оставить гостей и поручил Дэниэлу разобраться с этим делом.
— Что ты можешь сказать в свое оправдание?
— Простите, я подумала, что мое молчание будет означать, что я согласна с тем, как принижается прекрасная подготовка, которую вы нам даете в этой школе.
— Разумеется, — сказала Донна, — но сейчас речь не об этом. Тебе никто не давал слова, новобранцы должны молчать, когда их не спрашивают. Ты знала об этом?
— Да, — кивнула Валери. — Статья три устава новобранцев.
— Напомни-ка мне ее.
— «Новобранец на весь день погружается в строгую тишину, чтобы настроиться на должный прием могучей силы, которая ему передается. Новобранец говорит, только когда его спрашивают, при этом отвечает быстро и четко, учась экономить слова и время. Новобранец старается хранить молчание и среди равных себе. В присутствии старшего по званию любые разговоры между новобранцами прекращаются».
— Ты согласна с тем, что грубо нарушила устав?
— Да, — выдохнула Валери.
Дэниэл скрестил руки на столе и спокойно сказал:
— Начиная с сегодняшнего дня, мы на восемь месяцев налагаем на тебя молчание. Ты сможешь говорить, только если вопрос тебе задаст преподаватель или сейджин званием не ниже кадета. В течение всего этого времени ты должна будешь молчаливо исполнять любое поручение. Помимо этого, тебе назначается семь ударов плетью.
— Однако, — добавила Донна, — учитывая тот факт, что наш гость выказал понимание, наказание плетью и пройдет в частном порядке, и в твоем личном деле о нем упоминаться не будет.
Это была одна из самых суровых кар, когда-либо налагавшихся в стенах Института. Молчать восемь месяцев, почти год, снося любые обиды и унижения от кого угодно. Но главное — семь ударов плетью. Валери лишь один раз принимала таблетку дозой в два удара плетью, но боль и память о ней не отпускали ее несколько месяцев.
— И еще одно, — подытожила Донна. — Сегодня после обеда в пятнадцать ноль-ноль ты должна принести мне доклад о вулкане со всеми конспектами. Может быть, гости захотят взглянуть на них. Вопросы есть?
— Да, — ответила Валери. — Я бы хотела принять таблетку сейчас, если это возможно.
Она знала, что только так можно не дать страху парализовать себя.
Преподаватель Дэниэл извлек необходимое оборудование из-под письменного стола: большой шприц с синаптическим стимулятором и упаковку пустых пилюль размером с жевательную резинку. Отмерив нужное количество жидкости, он ввел иглу в один из этих светлых мягких шариков и протянул его Валери. Та послушно проглотила таблетку.
Пилюля начала действовать примерно полчаса спустя. Валери укрылась в общей спальне, в которой, к счастью, никого не было, легла на кровать и стала ждать, когда придет боль. Меньше всего на свете она хотела вспоминать эти минуты.
Столовая новобранцев помещалась в большом зале старой эры с картинами и пожелтевшими фотографиями на стенах. Три длинных дубовых стола занимали все огромное пространство. В дальнем углу у противоположной от входа стены подавали обед два джинсея-прислужника, старавшиеся не обращать внимания на шутки новобранцев.
Это было одно из немногих мест в Институте, где за ребятами никто не следил и где они могли встречаться без взрослых, не считая джинсеев разумеется. И новобранцы не упускали этой единственной возможности свободно смеяться и шутить.
Валери вошла в столовую, когда там уже почти никого не было. Призывая на помощь последние силы, она добралась до стойки; стоявшая за ней женщина средних лет схватила миску и наполнила ее овощным супом и подозрительного вида гуляшом.
Конечно, никто не бил Валери плеткой (к счастью, с некоторыми варварскими обычаями было давно покончено), но ее мозг говорил ей, что она получила семь ударов плетью, и раны на спине болели так, что даже когда их касалась легчайшая одежда, девушка едва сдерживала крик. И так будет продолжаться еще несколько дней. В худшем случае неделю.
Взяв свою порцию, она в изнеможении опустилась на первый попавшийся стул и заставила себя поесть.
— А вот и спасение школы! Героиня, которая не боится говорить в присутствии гостей, выставляя кадета последним идиотом!
Из-за смертельной усталости Валери не заметила в столовой Ивонны и ее подружки Люсинды: девушки медленно подходили к ней с улыбками на лицах. Худенький новобранец, обедавший напротив Валери, собрал свою посуду на поднос и молча удалился.
Ивонна положила руку на плечо Валери, и та поежилась от боли. На лице ее мучительницы появилась злая ухмылка:
— Кажется, кое-кто отведал плетки, не так ли?
Валери собиралась ответить, но замерла на полуслове: восемь месяцев молчания. Даже если столовая не была под наблюдением, она предпочла не рисковать: шпионов везде хватало.
— Что такое? Ты язык проглотила?
Ивонна провела рукой по спине Валери сверху вниз вдоль всего позвоночника, и та застонала от боли.
— А, понятно! — вдруг весело расхохоталась Ивонна. — Тебя обязали молчать! Сколько? Неделю? Месяц?
Валери собиралась встать и выйти из столовой, но ее остановил вбежавший в зал кадет, молодой человек в белоснежной униформе с голубой каймой на груди.
— Валери! — позвал он. — Преподавательница Донна послала меня сообщить тебе, что собрание переносится на четырнадцать тридцать. Ешь живее и неси доклад, тебя ждут.
Девушка хотела что-то ответить, но вспомнила о наказании молчанием и лишь проглотила ложку супа, которую успела положить в рот. Только теперь она заметила, что, пока кадет говорил, Ивонна исчезла
