бугорком земли.
А в родных-то лесах…
Разберутся.
Не маленькие.
В монастыре нас разделили: отряд устроили на заднем дворе, в одном из флигелей, а нас троих – меня, Пупыря и Ивана – развели по отдельным кельям. Обед и ужин нам тоже принесли, что называется, по месту жительства, так что пообщаться не удалось.
К этому я в принципе был готов.
А вот к запрету на курение – нет.
Пришлось скандалить.
К счастью, помогло.
Матушка, видимо, решила не злить меня по мелочам.
И это правильно.
Но расслабиться все равно не удалось. Слишком хорошо я знал, что это такое – фанатики.
Доводилось встречаться.
Я весь день и всю ночь провалялся на узкой монастырской койке, ожидая какой-нибудь гадости.
Причем в абсолютно голом виде.
Одежду взяли – якобы постирать.
Господи, бред какой.
Они нас что, совсем за идиотов держат?
Интересно, что я такого опасного мог в подштанниках-то пронести?
…Тем не менее с утра я был в форме.
Привычка.
Мне даже побриться разрешили перед завтраком…
Когда меня отконвоировали в келью к Матушке, Иван и Пупырь были там.
Разговор с ними, по всей вероятности, уже состоялся.
Мне было плевать.
Это действительно была она.
Тамара.
Почти не постаревшая, она сидела за старинным письменным столом на стуле с высокой спинкой, гордо держа свою маленькую рыжеволосую головку с острыми, точеными, хищными чертами лица, и смотрела на меня пронзительными черными глазами.
Восхитил антураж: на ней были ослепительно белое полумонашеское одеяние, капюшон небрежно откинут назад, рыжие волосы уложены короной. Мне говорили, что когда она выходит из монастыря, переодевается в черное.
Черная Мать.
Так ее вроде по деревням окрестным зовут.
А за спиной, на белой стене, на длинном черном кожаном ремешке висели мужские фаллосы разной степени засушенности.
Один был совсем свежий.
Ну и что.
И не такое видали.
По обе стороны неистовой Матушки застыли две амазонки в белой униформе с тяжелыми «Стеблиными» в предусмотрительно расстегнутых белых кожаных кобурах.
Н-да.
Я прошел в глубь просторной кельи и небрежно рухнул в единственное свободное кресло.
Мучительно хотелось курить, но это было бы уже явно слишком.
И так мое поведение можно было расценить как верх наглости.
Пупырь, по крайней мере, зашипел.
Насрать.
Я поглядел Тамаре в глаза.
Ее взгляд было нелегко выдержать даже мне.
– Ну, здравствуй, Тамара…
– Здравствуй, Гор, – голос ее был ровен и бесстрастен. Я подобрал ноги под сиденье кресла и наклонился вперед, слегка смещая центр тяжести. Со стороны это должно было выглядеть вполне естественно. – Уж и не думала, что удастся свидеться…
Я пожал плечами:
– Знаешь, я тоже. Мы искали тебя тогда…
– Я знаю, – едва уловимым движением она поправила рыжий локон. – Я не хотела, чтобы вы меня нашли. А раз я не хотела, вы и не могли найти. Никогда.
…Я бы на ее месте не был так самоуверен.
Если б тогда к нам тогда не пробились полуразбитые части РЭК, если б там не было такого количества раненых…
Но это – так.
Детали.
По большому счету, никому не интересные.
Я промолчал.
– Ты из прошлого, Гор. Ты не виноват, и все же такие как ты должны уйти. Чем раньше, тем лучше. Но пока вас много, я вынуждена мириться с этим. Он, – она кивнула в сторону Пупыря, – рассказал мне о вашей беде. Что ж. Я могу помочь. Но за каждый воз продовольствия вы мне будете привозить десять мужчин. Молодых. Здоровых. Не наркоманов и не отребье. Закованных в наручники и с отрезанными языками. Это не условие для переговоров. Это ультиматум. Вам нужна еда, мне – инструменты для размножения. Первых я возьму уже сейчас. Это те, кто пришли с вами. Вас троих я отпускаю. Вам дадут образцы продовольствия и проводят до безопасной дороги. Это все.
Я отвлекся от созерцания фаллосов за ее спиной и снова посмотрел ей в глаза.
Размял кисти рук.
– Тамар. Там, во флигеле, в числе прочих – Андрюша Шпак. Ты должна его помнить по Осетии. Он…
Она хмыкнула, и ее взгляд наполнился презрением.
Изящно проведя точеной кистью руки по рыжей гриве волос, она повернулась вполоборота и небрежно кивнула в сторону свежеотрезанного фаллоса:
– Это – его. Он имел наглость познать меня когда-то давно. И не оплодотворил. Это карается смертью…
Стоявшая слева от стола амазонка что-то заподозрила, и поэтому нож для резки бумаг выбрал именно ее горло.
В Тамариных глазах плеснулся испуг.
Что ж, я еще никому не ломал шею с таким неподдельным удовольствием.
Единственное, чего я боялся, так это того, что не успею, и вторая охранница убьет меня раньше, чем я услышу этот восхитительный хруст.
Но и она не смогла мне помешать, правда, по другой причине.
Тяжелая эмблема Крыла с петлицы Ивана перебила ее горло еще в тот момент, когда я только тянулся – в броске – к великолепной, точеной шее Тамары, к этим черным, до смерти испуганным глазам, в которых так и застыло недоумение.
Навсегда.
Хм-м…
А я и не знал, что эмблемы с петлиц «крылатых» можно использовать как сюрикены.
Надо учесть.
На будущее…
В углу попытался завизжать Пупырь, и мне пришлось его слегка придушить.
