Его отморозкам много не надо, но они не ценят жизнь – ни свою, ни чужую.
Даже я не стал бы связываться.
Я не спеша докурил и совсем было собрался на боковую, но он вернулся.
С вином.
Мы выпили.
Забили еще.
Потом он читал стихи.
Что-то очень старое: Блок, Бунин, Бродский…
Я еще посмеялся, что у него все на букву «б», на что он на полном серьезе ответил, что настоящий поэт может быть только на эту букву. Потому что он и Бог, и блядь, и бездна одновременно.
И вообще, сказал он, поэзия совращает.
Если слишком долго смотреть в бездну, бездна начинает смотреть в тебя.
Я сказал ему, что у Ницше это совсем по-другому, на что он ответил, что Ницше здесь не при чем.
Так, подумалось…
…Мы забили и выкурили по четвертой, когда я спросил, что у него общего с этими фаши из Крыльев.
Он долго и недоуменно молчал.
– Знаешь, – сказал он, изрядно подумав и начиная набивать пятую «пятку». – Когда приходит тьма, это вовсе не значит, что пришло зло. Может быть, это просто ночь. И ты лежишь с девушкой, которую не то чтобы любишь… нет, с которой тебе хорошо. Здесь. Сейчас. И вокруг ночь. А что такое ночь? Ночь – это и есть крылья. Черные крылья Бога…
Пятую мы опять выкурили на двоих.
Через два дыма.
Потом уснули.
Утром его стая ушла, и больше я его никогда не видел…
…Следующий день прошел на удивление спокойно.
Пару раз мелькали какие-то конные разъезды, один раз по пути попалась небольшая байкерская стая, разумно уступившая нам трассу и переждавшая наш проход на обочине.
А ночевали мы на этот раз в Каэре.
Солидное такое сооружение, почти крепость.
С пулеметными гнездами, тремя древними, но вполне боеспособными и неплохо пристрелянными по секторам ДШК.
И даже со своим постоялым двором.
По периметру все это хозяйство было опутано тремя рядами колючки (между рядами – наверняка мины, но это так, частности), а на Андрея Ильича обитатели Каэра смотрели почти как на бога.
За свою безопасность здесь можно было не беспокоиться.
В общей сложности мы уже отмахали километров семьсот: пятьсот до Воронежа и пару сотен за два последних дневных перехода.
Совсем неплохо.
Если так пойдет, через три-четыре ночевки доберемся до Ростова. Вот только чует мое сердце – так не пойдет.
Не может все идти так гладко!
Не может!
…Я неожиданно легко заснул и так же легко проснулся.
Утро было серым и слегка прохладным, но не осенним, предзимним, а каким-то…
Бабье лето, короче…
Юг…
Я открыл окно и размял между пальцев первую утреннюю сигарету.
А, может, и не утреннюю.
Ночную.
До подъема еще часа два.
Можно и поспать.
Потом.
Но сначала покурить…
…Вот ведь, блин.
А зажигалку-то я, похоже, в джипаке оставил.
То-то весь вечер у ребят прикуривал…
Пришлось натягивать штаны и выползать в коридор. Он, к сожалению, был пуст.
Спички удалось стрельнуть только у дежурного, молодого совсем паренька, который сидел внизу, под лампой, и читал какую-то, хотелось бы верить, умную книжку.
– А ваши купаться пошли, – сказал он, щегольски чиркая спичкой о новенький, еще толком не обмятый десантный башмак. – Тут речка есть. Маленькая. Прямо через посад каэровский протекает. Она так-то – по колено, но тут омуток есть, даже поплавать можно…
Я с наслаждением сделал первую утреннюю затяжку.
Максимально глубокую.
Так лучше чувствуется.
– Кто пошел-то?
– Ну, эта, – паренек почему-то смутился, – девушка ваша. И поручик полицейский. Только он в другую сторону пошел. Она так велела…
Я хмыкнул:
– Дорогу покажешь?
– Отчего ж не показать. А она вас не прогонит?
– Меня? – Я расхохотался. – Меня – не прогонит. Давай, показывай…
…Я прошел по протоптанной тропинке до большого тополя и, как сказал дежурный, свернул налево.
Вскоре послышался плеск воды.
Тихий.
Утренний.
Я вышел на небольшую полянку перед омутком и тихонечко уселся на первое подвернувшееся бревнышко.
Маша меня не заметила.
Она стояла почти по пояс в речке, спиной ко мне, и неумело, по-детски, плескала на себя тихую, прозрачную ласковую предутреннюю воду.
Иногда смеясь, иногда совсем по-щенячьи повизгивая.
Изредка приседая.
Ее длинное белокожее тело казалось просто-таки нереально красивым.
Я тихо разделся и, осторожно ступая, подобрался поближе к омутку. Потом резко нырнул прямо с берега, сильно оттолкнувшись обеими ногами.
И в последний момент едва успел зажать ей рот ладонью.
Только криков мне здесь не хватало.
До подъема еще целых два часа.
– Тихо, тихо, маленькая, я это, я…
Шутка получилась глупая.
Она здорово испугалась.
А когда немного успокоилась, я увидел, что она прокусила мне ладонь чуть ли не до крови…
Н-да…
Норовистая у меня любимая, ничего не скажешь…
А потом мы обтерлись и не таясь пошли в мою комнату.
А чего нам, спрашивается, скрывать от туземного населения?
