что-нибудь. – Ну, тогда – да. Привет Дмитрию передавай. Правильный он мужик. Хоть, извини, и не из простых. Порода. А по тебе и не скажешь…
Теперь пришла моя очередь удивляться.
Ну, дела!
Все знают моего папашу, надо же!
Кроме меня, сынули, блин, единокровного.
Дела…
– Только через Горячий Ключ вы не пройдете, – вздыхает, думая о своем, дядя Миша, – там горцы шумят. Адыги. Раньше-то они мирные были, теперь нет. Сколько волка ни корми, зверье – оно и есть зверье. По-другому идти придется…
– Как?
– Дай подумаю… В принципе, у вас два пути. Один – кружной. Через Славянск к Новороссийску. Там, если с морячками договоришься, – до самых Сочей довезут. Вот только не договоришься. Денег не хватит. Да и бора у них вот-вот пойдет. Ветер такой. В такие дни только психи в море идут, а среди них, почитай, психов и не осталось ни одного. Все к твоему папаше сбежали, он психов любит и, похоже, коллекционирует. Даже мои хлопцы, кто поотмороженней, в его сторону смотрят. А по дороге не пройдешь. В Геленджике ворье сидит, а за тебя твой отец немало заплатить может. Да и посольство с тобой не бедное, Корн вчера рассказывал. Опять же, шахтеры, что вы с собой прихватили, – народ тороватый. Есть что пограбить. Дальше еще хуже. Горцы балуют, дорога, почитай, развалилась. А она, брат, горная. Серпантин. Так что придется тебе по-другому идти… В горах ты вроде ходил. Умеешь. Тогда пойдешь через Армавир на Каладжинскую, там казачья застава. Ну, станица и все такое. Там – вверх по Малой Лабе, речка такая. Дальше через водораздел перейдете – и ты, почитай, у Князя в центральной резиденции. В Каладжинской атаманом тезка твой, Егорка Несмеянов. Толковый казак. Я тебе цидульку дам, с лошадьми поможет. А еще лучше…
Мелешко замолчал, что-то обдумывая…
– Что лучше-то?
– Лучше… лучше… – полковник явно что-то обдумывал.
Я решил его не торопить, достал сигаретку, не спеша прикурил, попыхивая.
Дядя Миша глянул неодобрительно.
Сам он табака не курил и других не поощрял.
Но мне прощалось.
Все остальные сидящие за столом тоже поморщились, но слова не сказали.
Хозяин – барин.
Не запретил, значит, так надо.
Его дело.
Строго тут у них.
– Вот что, – решается, наконец. – Тебе, один хрен, проводник нужен. А я, извини, не могу хозяйство оставлять. Игнат!
Один из сидящих за столом молодых казаков вскинулся, глянул на атамана вопросительно.
– С ними пойдешь. Князю гостинец отнести надо, – и, повернувшись ко мне, добавил: – Племяш мой. Сына-то, сам знаешь, Бог не дал…
…Знаю, дядь Миш.
Очень хорошо знаю.
И то, что дочку единственную твою, пока ты в Крыму воевал, какие-то подонки зарезали, – тоже знаю.
Сначала изнасиловали, потом зарезали.
Вырвали из ушей маленькие золотые сережки…
…Потому-то ты, старый медведь, и относился к нам, молодым офицерам РЭК, как к своим детям.
Над каждым убитым по ночам плакал.
Знаю.
Все знали.
Только не говорили никому, и тебе в том числе.
Стеснялись…
Я поднялся и, подойдя к атаману, обнял его за слегка обвисшие и погрузневшие плечи:
– Дядь Миш, – улыбаюсь. – Пень ты старый…
Он неожиданно всхлипнул, махнул рукой:
– Пошли все отсюдова. Вон!! – и кулаком по столу, аж противень подскочил. – И ты тоже поди. Погуляй пока…
Казачков как ветром сдуло.
А я остался.
Мне дядя Миша – не указ.
Подошел к стенному шкафчику, вынул оттуда штоф с горилкой, плеснул в два стакана.
Выпили не чокаясь.
Дядя Миша старательно отводил глаза.
– Я ведь ее, Ленку-то, замуж за тебя хотел отдать, – не выдерживает наконец. – Помнишь, фотки показывал? То-то. Присматривался. Ты и сам парень стоящий был. Из Москвы. И семья хорошая. И никуда б ты не делся! Попробовал бы ослушаться, я б тебя… Так?!
Я подумал и медленно кивнул.
Не ослушался бы.
Точно не ослушался.
Медведь, ежели ж чего решил…
Лучше на пути не стоять.
…Дядя Миша неожиданно всхлипнул.
Совсем как-то по детски.
– Налей еще, что ли, – старательно отводит глаза. – Не берет что-то…
…Выступили мы только через три дня.
Дядя Миша поехал с нами.
Решил проводить до Тихорецка.
А заодно с атаманами переговорить.
C Дикими землями надо было что-то решать.
Зараза медленно, но верно расползалась, и оставлять все как есть означало заранее сдаваться.
И хоть не любил этого дела отставной полковник Мелешко, нужно было собирать Большой казачий круг, бить шапкой о землю и просить старшину о помощи.
Иначе эта зараза не только что до Буденновской, до Тихорецка добраться может.
Ну, а заодно хотел дядя Миша и с попами переговорить.
Если ж у Троек такая сила есть, то может, и у церкви православной что то найдется.
А казаки ей, церкви, – не чужие.
Вон какой храм посреди Тихорецка поставили.
Сами поставили.
Своими руками.
Да что там Тихорецк – то столица, – в каждой станице своя церковка имеется.
Только служить в них некому, не любит, увы, поповская братия в казачью глухомань соваться.
Больше по столице пузенями толкаются, деньги с казаков собирают.
Но на этот счет у атамана тоже своя думка была.
Раз уж в Тройках тоже попы имеются, значит, связь у них, какая-никакая, но есть.
Так что, если попов уговорить не удастся, то хоть с этими бродягами, глядишь, получится.
А попам тогда он хрен, а не десятину платить будет.
Самому мало.
Я дяде Мише верил.
