Данию и когда пала Франция, голос его поднимался из-за океана, громогласно обрушиваясь на последствия этих катастроф, на сталинские просчеты, которые их вызвали, и на смертельную опасность, угрожающую Советскому Союзу. Правда, эти приговоры, осуждения и предупреждения до советского народа не доходили; но они появлялись в американских, британских и других газетах; а когда война распространится на восток, они могут в сумятице и замешательстве военных поражений и отступлений проникнуть и туда.
В конце апреля 1940 года Троцкий обратился к «советским рабочим, крестьянам, солдатам и матросам» с посланием, озаглавленным «Вас обманывают». Говорят, что листовку с этим посланием тайно переправили симпатизирующие моряки; но сомнительно, чтобы это обращение достигло своего назначения.[135]
Все еще можно каждую фразу в нем сравнить с динамитом. «Ваши газеты, — говорит он советским рабочим и солдатам, — вещают ложь в интересах Каина-Сталина и его развращенных комиссаров, секретарей и гэпэушников». «Ваша бюрократия кровожадна и беспощадна дома, но труслива наедине с империалистическими державами». Скандальная репутация и бесчестье Сталина лишают Советский Союз симпатий за рубежом, изолируют его и укрепляют его врагов; эти подлые поступки — «основной источник опасности для Советского Союза». Он призывал рабочих и солдат «никогда не сдавать мировой буржуазии народную индустрию и коллективизированную экономику, потому что на этом фундаменте еще можно построить новое и более счастливое общество». «Долг революционеров — защищать не на жизнь, а на смерть каждую позицию, завоеванную рабочим классом… демократические права, заработную плату и такое колоссальное достижение, как обобществленные средства производства и плановую экономику». Но эти «завоевания» Октябрьской революции принесут народу благо лишь тогда, когда народ докажет свою способность разобраться со сталинской бюрократией, как он однажды разобрался с царской бюрократией. Нет, Сталин не мог допустить, чтобы голос Троцкого продолжать призывать к восстанию.
Впоследствии несколько офицеров ГПУ и зарубежных коммунистов рассказали, как шла подготовка к решающему нападению на Троцкого. В конце Гражданской войны в Испании агенты ГПУ, специализировавшиеся на «ликвидации троцкизма», были переброшены в Мексику. Мексиканские сталинисты старались, как могли, чтобы разжечь массовую истерию против «предателя, укрывшегося в Койоакане». Изо дня в день они обвиняли его не только в заговоре против Сталина, но и в тайных замыслах против Карденаса в интересах американских нефтяных магнатов, а также в подготовке всеобщей забастовки и фашистского переворота в Мексике. И даже при этом в начале 1940 г. Москва обвиняла лидеров Мексиканской коммунистической партии в том, что они избрали линию «примиренческого поведения в отношении троцкизма»; и эти лидеры были понижены в должностях. Антитроцкистская кампания достигла высокой ноты; и незначительная ошибка, совершенная самим Троцким, принесла пользу его врагам. Перед самым концом 1939 года он согласился отправиться в Соединенные Штаты, чтобы предстать в качестве свидетеля перед так называемой сенатской комиссией Дайса — органом, занимавшимся «расследованием антиамериканской деятельности» (который к тому же вел это в манере, предвосхищавшей будущую охоту на ведьм, которую в 50-х годах будет вести сенатор Маккарти). Председатель комиссии сенатор Дайс потребовал запрета Американской компартии на основании того, что она является органом иностранной державы. Троцкий намеревался воспользоваться этой комиссией как форумом, на котором он разоблачит смертоносную деятельность ГПУ, направленную против него самого и его последователей. Но он заранее дал знать, что выступит против подавления компартии и обратится к рабочим мира с призывом превратить мировую войну во всемирную революцию. Из этого плана ничего не вышло частью по вине собственных сторонников Троцкого, особенно Бернхэма, который резко выступил против этой идеи, и частью потому, что комиссия Дайса, заранее предупрежденная о том, какого рода показания Троцкий собирается представить, не пожелала его слушать; и американское правительство отказало ему во въездной визе. Но каковы бы ни были условия, на которых он намеревался предстать перед этой комиссией, сам факт, что он собирался это сделать, облегчил задачу сталинистам, обвинившим его в «интригах с Дайсом и нефтяными магнатами против мексиканского народа». 1 мая 1940 года двадцать тысяч коммунистов, одетых в униформу, прошли маршем через Мехико с лозунгом «Долой Троцкого!» на своих знаменах. Он ответил опровержениями, опубликовал свою переписку, касающуюся отношений с комиссией Дайса, и потребовал от мексиканских властей проведения расследования по этому вопросу. Президент Карденас не обратил внимания на обвинения сталинистов, но все-таки они произвели кое-какое впечатление, и Троцкий вместе со своими доброжелателями стал подумывать о том, не лишат ли его убежища, особенно если Карденас проиграет предстоящие выборы.
А в это время убийца уже стоял у ворот дома на авенида Виена. Это был человек, который летом 1938 года представился американской троцкистке Сильвии Агелоф, которая участвовала в учредительном съезде 4-го Интернационала, как Жак Морнар, сын бельгийского дипломата. Каково было его настоящее имя, официально установлено тогда еще не было: это был Рамон Меркадер, сын Каридад Меркадер, испанской коммунистки, хорошо известной в своей стране в годы Гражданской войны, между прочим, за свои связи с ГПУ. Встреча Морнара с Сильвией Агелоф в Париже была не случайной; она была тщательно подготовлена заранее. В течение некоторого времени агенты вели наблюдение за Сильвией и ее сестрой: обе были троцкистками; а сестра Сильвии время от времени ездила курьером в Койоакан и вела секретарскую работу для Троцкого. Что касается Сильвии, она изучала философию у Сидни Хука и психологию в Колумбийском университете; она знала русский, французский и испанский языки и могла быть особенно полезна для Старика, который часто жаловался, что «парализован за работой» из-за отсутствия русского секретаря. Одинокая незамужняя женщина весьма непривлекательной наружности, она вдруг стала объектом усердных ухаживаний симпатичного и элегантного Морнара. Она отдалась ему и провела с ним во Франции несколько беззаботных и похожих на сон месяцев. Время от времени его поведение озадачивало ее. Он демонстрировал столь полное отсутствие какого-либо интереса к политике, что это, казалось, граничит с леностью ума, что совершенно удивительно было видеть в этом образованном «сыне дипломата». У него были непроницаемо смутные связи в коммерции и журналистике; даже прошлое его семьи выглядело загадочно. Истории, которые он ей рассказывал о самом себе, были странными и даже бессвязными; а на банкеты и развлечения он тратился щедро.
В феврале 1939 года Сильвия Агелоф вернулась в Штаты. В сентябре он встретился с ней в Нью- Йорке. Снова ее несколько встревожило его поведение. Он известил ее, что приедет в Штаты в качестве американского корреспондента одной бельгийской газеты, а вместо этого прибыл с фальшивым канадским паспортом на имя Фрэнка Джексона и заявил, что сделал это, чтобы уклониться от военной службы в Бельгии. Он утверждал, что никогда не бывал в Нью-Йорке, однако ходил по городу, как человек, знакомый с этим местом. Но на любой вопрос у него был правдоподобный ответ; а поскольку он не прекращал играть свою роль плейбоя и бонвивана, то не вызывал ни капли политического подозрения. Самое худшее, в чем она могла обвинить его, была фривольность и склонность к бахвальству. Она пробовала переделать его и заинтересовать в троцкизме, но эти попытки он неизменно встречал со скучным лицом. И поэтому, когда вскоре после приезда в Нью-Йорк он сообщил ей, что собирается в Мексику в качестве торгового агента либо менеджера какой-то экспортно-импортной фирмы, она не нашла в этом ничего странного; а когда он пригласил ее приехать к нему в Мексику, она с готовностью согласилась.
В Мексику он прибыл перед серединой октября, она приехала в январе. Она тут же отправилась поклониться святыне на авенида Виена — наверняка привезла с собой и послания от американских троцкистов. Скоро она вернулась, чтобы помочь в секретарской работе. «Джексон» обычно привозил ее на авенида Виена на своей дорогой машине; а когда работа заканчивалась, ждал ее у ворот. Охранники привыкли и часто болтали с ним. И все же несколько месяцев он ни разу не отваживался войти внутрь. (Он все еще снисходительно улыбался при виде политической активности Сильвии; но, чтобы доставить ей удовольствие, начал проявлять чуть больше любопытства к ее делам.) У ворот он столкнулся с Альфредом и Маргаритой Ромер, которые к этому времени познакомились с ним как с «услужливым молодым человеком», «мужем Сильвии». Он приглашал их пообедать в Мехико и брал с собой на экскурсии по стране.
В те часы, когда ему полагалось работать торговым агентом, он поддерживал связь с людьми ГПУ, от которых получал приказы, и, похоже, со своей матерью, которая, как свидетельствуют несколько источников, была тогда в Мексике. Об этих контактах Сильвия не имела ни малейшего представления; он никогда не сводил вместе «жену» и мать. Лишь изредка он допускал неосторожности, которые настораживали даже Сильвию. Он дал ей адрес своей конторы, и адрес оказался фиктивным. Он извинился
