клетках и некоторым количеством свежесваренного мыла. Монтесума замечает, что Берналь «похож на джентльмена».
— Правитель создает для народа драмы, — говорит Монтесума сидящему в кресле Кортесу.
Кортес кивает.
— Так как работа по выращиванию маиса занимает всего лишь пятьдесят дней в году, энергия людей может быть вложена в эти драмы, например в вековечные усилия завоевать, удержать благорасположение Дымящегося Зеркала, Синего Колибри, Пернатого Змея…
Кортес улыбается и кивает.
— Облегчая тем самым психологическую нагрузку правителя, обреченного в противном случае на безнадежное единоборство с перспективой крушения мира, с перспективой того, что мир свернется сам на себя, сомкнётся в неосязаемую точку…
Кортес ошарашенно моргает.
— Но если драма создана не мной, если события не поддаются моему контролю…
Кортес не находит ответа.
— А потому от тебя, дорогой брат, настоятельно требуется, чтобы ты открыл мне конечный исход — или хотя бы то, что ты знаешь о вероятном развитии драмы, дабы я мог попытаться изменить его в благоприятном направлении, буде на то достанет немногих сохранившихся у меня магических сил.
Кортес не находит ответа.
Проломив очередную стену, солдаты Кортеса попадают в очередную каменную клетушку и находят на ее полу крошечную кучку золота. Воззвание широко расходится по городу, рассылается по всей стране.
Берналь мастерит для доньи Марины крепкий, основательный курятник. Небо над Теночтитланом темнеет, сверкают молнии, затем с озера приходит дождь.
Гулявшие по набережной Кортес и Монтесума прячутся в подъезде.
— Донья Марина перевела Воззвание, — говорит Кортес. — У меня есть его текст.
— Когда ты разбил Голубого Колибри ломом…
— Неразумная поспешность. Тут я вынужден согласиться.
— Ты можешь взять это золото с собой. Все, без остатка. Как дар от меня.
— Ваше величество бесконечно добры.
— Твои корабли стоят наготове. Мои гонцы говорят, что их паруса бесчисленны, как облака над морем.
— Я не могу отплыть, пока все золото Мексики, прошлое, этих дней и будущее, не ляжет в наши трюмы.
— Это невозможно, по самому смыслу задачи.
— Согласен. Побеседуем о чем-нибудь другом.
Монтесума замечает на черном бархатном камзоле
своего друга что-то белое — нитки не нитки, шерстинки не шерстинки. Он думает: «Она плохо о нем заботится».
Донья Марина представляет взору лежащего рядом с ней Кортеса свои ослепительные, золотистые ягодицы, Кортес благоговейно их поглаживает. По комнате кружит крошечная зеленая мошка, Кортес отгоняет ее мухобойкой, изготовленной из золотой проволоки. Донья Марина рассказывает о своем видении. В этом видении брошенный кем-то камень ударяет Монтесуму прямо в лоб, Монтесума падает. Охваченные яростью подданные швыряют в него все новые и новые камни.
— Не тревожься, — говорит Кортес. — Положись на меня.
Отец Санчес приносит Кортесу отчет сыщика, нанятого им для слежки за доньей Мариной, вкупе с целым рядом прочих донесений, документов и фотографий.
Кортес приказывает арестовать всех теночтитланских сыщиков, навечно запрещает в городе самоё профессию частного детектива, отца же Санчеса отсылает на Кубу в кандалах.
В торговых рядах и театрах города из уст в уста передаются новые слова: спокойствие, уксус, достояние, шнелль.
На следующий день Монтесума, Кортес и донья Марина, сопровождаемые стражей Кортеса и некоторыми из великих властителей Теночтитлана, покидают свои дворцы, садятся в паланкины и направляются в часть города, известную как Котакстла.
Носильщики останавливаются перед огромным зданием; Монтесума, Кортес и их спутники спускаются на землю.
— Что это за здание? — спрашивает Кортес, не бывавший здесь прежде.
Монтесума объясняет, что это место, где собирается ацтекский совет старейшин, законодательный орган его народа.
Кортес выражает изумление и говорит, что до этого момента он считал Монтесуму абсолютным правителем, неподотчетным никому и ничему. Из опасения оскорбить Монтесуму донья Марина тактично воздерживается от перевода.
С Монтесумой по правую руку и своими стражниками за спиной Кортес вступает в здание.
В конце длинного коридора он видит группу чиновников, чьи уши украшены длинными гусиными перьями, наполненными золотым порошком. Здесь Кортеса и его стражников окуривают благовониями из больших керамических жаровен. К Монтесуме эта процедура не применяется, мажордомы смотрят в пол, страшась поднять глаза на своего владыку, однако приветствуют его с величайшим благоговением, наперебой повторяя: «Повелитель, мой повелитель, мой высочайший повелитель».
Через высокие двустворчатые, изготовленные из благоуханного кедра двери Кортес со стражниками и Монтесума вступают в огромный зал, декорированный красными и желтыми стягами. Здесь, на низких деревянных скамьях, разделенных посередине широким проходом, сидят члены совета, их лица обращены к расположенному в дальнем конце зала возвышению. Советников много, около трехсот, к ягодицам каждого из них прикреплены два небольших зеркальца — знак занимаемой должности. Трое советников, расположившиеся на помосте (средний слегка возвышается над своими соседями), отличаются величием почти царственным, на стене за их спинами висит большое золотое колесо, украшенное тончайшим филигранным изображением вихря, в центре которого проступают черты богини Чальчиутликуэ. Позы советников выражают напряженное внимание, их руки прижаты к бокам, подбородки вздернуты, глаза устремлены на помост. Кортес трогает одного из советников за плечо — и тут же отдергивает руку. Он стучит по этому плечу костяшками пальцев и слышит гулкий, пустотелый звук.
— Глиняные горшки, — говорит он Монтесуме.
Монтесума подмигивает. Кортес начинает хохотать.
Монтесума начинает хохотать. Кортес захлебывается истерическим смехом. Кортес и Монтесума носятся по огромному залу, по проходу и между скамейками, прыгая на колени то одной, то другой глиняной куклы, сшибая некоторые из них на пол, разворачивая другие задом наперед.
— Государство это я! — кричит Монтесума.
— Матерь Божья! — кричит Кортес. — Прости этого несчастного невежду, иже не знает, что говорит.
Кортес мягко и дружелюбно помещает Монтесуму под домашний арест.
— Поживите некоторое время со мной, это в ваших же интересах.
— Спасибо, но нельзя ли без этого?
— По вечерам мы будем играть, смотреть кино.
— Народ не поймет.
— Мы заковали Питалпитока в кандалы.
— Мне казалось, что это был Кинталбор.
— Питалпитока, Кинталбора и Тендила.
— Я пошлю им шоколад.
— Идем, идем, идем со мной.
— Людей охватит ужас.
— Что предрекают небеса?
— Не знаю, я разучился понимать их язык.
— Вырезать людям сердце — по сорок, пятьдесят, по шестьдесят за раз.
