летал вдали от других, и от самого себя.
Выжившим предстояло помочь зачистить мост и прикрывать Паттерсона, потому что лейтенант собирался взорвать мост с помощью почти двух тонн тротила и пластиковой взрывчатки С4.
Инженер сказал им, что вантовые мосты взрывать немного труднее. Кабели, протянутые с башен веером, растягивают конструкцию в стороны, а не вверх, как висячий мост. И тут требуется более крепкое полотно для компенсации горизонтальной нагрузки. Это значит, что потребуется больше мощи, чтобы взорвать его и не дать Инфицированным его пересечь.
К тому же у них не будет времени, чтобы закладывать заряды под мостом. Вместо этого им придется закладывать взрывчатку прямо на полотне дороги, обложить ее мешками с песком, и взорвать бетон, чтобы обнажить стальную арматуру. Вторая порция зарядов перережет стальные брусья и балки. На это уйдет много усилий и времени.
Вот, что произойдет: После того, как мост будет защищен, грузовики подъедут, и рабочие будут выгружать взрывчатку грудами на шестиполосный, восемьдесят футов шириной, мост. Эти груды будут выложены в две линии, накрыты мешками с песком, чтобы направить силу взрыва в бетон. Для обнаженной стальной арматуры саперы применят устройства направленного взрыва С4.
Потом, бум. Лишенный опоры кусок между двумя линиями взрыва рухнет в реку Огайо, и образовавшаяся сорокафутовая дыра остановит Инфицированных.
Возможно, им придется сделать это, сдерживая орду Инфицированных по обоим концам моста.
— Эй, — сказал саперу Тодд.
Остекленевшие глаза заморгали и сфокусировались на нем.
— Что эй?
— Почему сорок футов?
Паттерсон ухмыльнулся. Трансформация, вызванная этой ухмылкой, была почти алхимической. Еще секунду назад он походил на закоренелого убийцу, приговоренного к смерти, и ждущего своего адвоката. А сейчас он походил на студента, собирающегося рассказать, как он подлил спиртное в профессорский пунш на вечеринке.
— Майк Пауэл, — сказал он с сильным луизианским акцентом.
— О, да, — сказал Рэй.
— Кто такой Майк Пауэл?
— В девяностые он установил мировой рекорд по прыжкам в длину, — сказал Рэй.
Паттерсон кивнул.
— Почти тридцать футов, — сказал он. — Мы сделаем сорок — на тот случай если один из тех гребаных маленьких прыгунов побьет рекорд Майка Пауэла.
Тодд кивал и улыбался вместе с остальными мужчинами, внезапно исполненный осознания того, что история творится сегодня. Старый мир гибнет, но зарождается новый. Это не могло его не возбуждать. Это все равно, что жить в видеоигре.
Он уже забыл то короткое, сокрушительное ощущение смерти, которое испытал в госпитале, когда Уэнди держала свой «Глок» у его головы, а Этан вел отсчет. — Ты далеко добрался, старина Тодд, — сказал он сам себе. Ты счастливчик. Ты молодец. Черт, да ты практически бессмертный. Ты заслужил место в новом мире. В этом новом мире будут историки, записывающие героические деяния людей в темные времена Инфекции, чтобы будущие поколения знали их и почитали.
Мост, который они едут взрывать, называется Мост Памяти Ветеранам. Какие здания, мосты и монументы будут построены в честь наших жертв? Какой день будет назван днем нашей памяти? На нас будут смотреть как на величайшее поколение, на людей, сражавшихся с Инфекцией и перестроивших мир. В каждой войне бывает переломный момент. Наш — здесь и сейчас. Он подумал о Джоне Уиллере, Эмили Престон, призраках из его школы. Большинство из них теперь инфицированы или мертвы. — Но не я, — напомнил он себе. Я избран для дела.
Может в этот раз он получит награды, когда вернется. Может, он обретет чуть больше уважения. Эрин была восхищена его рассказами о выживании и раной на его руке, но все равно обокрала его. В лагере он чувствовал себя маленьким и бессильным. Его жизнь уменьшилась до историй, в которые никто по- настоящему не верил даже в эти дни. Здесь же он чувствовал себя сильным и настоящим. Снова ощущал себя частью чего-то. Он никогда не говорил этого вслух другим выжившим, но он был здесь, потому что хотел обрести себя.
Пол подписался под эту операцию спонтанно, но он был достаточно стар, чтобы знать, что ничего не происходит просто так. Всегда есть причина.
Это не верность другим. Он чувствовал себя с ними безопаснее, но не намного, и уж точно не здесь, в логове льва. Он любил их по-своему, всей той любовью, которая у него еще осталась, но они не умели принимать решения и заботиться о себе.
Это не отвращение к пастору Стриклэнду и его духовенству горечи и раскаяния. Он не одобрял его, но и бороться с ним не имел ни малейшего желания. Стриклэнд по-прежнему любил Инфицированных, которых потерял, но ненавидел людей, которых не понимал. Царство разделенное будет разрушено, и дом разделенный не устоит, как учил Иисус. Всегда были и будут заблудшие овцы вроде Стриклэнда и Маклина.
Это даже не простое желание найти лучшее место обитания. Если он двинется с Этаном дальше, в Лагерь Сопротивления под Гаррисбергом, он окажется такой же грязный, голодный и неспокойный, как Лагерь Неповиновения. Когда они уезжали, люди ликовали, свистели и стреляли в воздух. Слухи о приближающейся армии достигли своего апогея. Но никому не было дела до покидающего лагерь конвоя автомобилей, битком набитых солдатами, готовыми пожертвовать всем для спасения жителей.
— Если Бог окажется жестоким, лицемерным и мстительным, что ж, мы все созданы по его образу и подобию, — напомнил он сам себе. — Бог должен был сказать Иову, что тот не имеет права вопрошать его, потому что он так же плох, как и Бог, а люди еще хуже. В трудную минуту, лучшие и худшие раскрываются в полной мере.
Самое странное в истории Иова было то, что Иов никогда не вопрошал Сатану. У евреев слово «Сатана» имело два значения. Одно — Противник. Другое — Обвинитель. В любом случае он был Ангелом Господним. Может быть, Иов не вопрошал Сатану, потому что не должен был. Если Бог это все, то Сатана это тоже он. Противник. Обвинитель. Творец Неба и Земли.
На самом деле, Пол не любил уезжать не намного меньше, чем оставаться. Может, поэтому он здесь. — У Энн была правильная мысль, — сказал он сам себе. — Продолжай идти вперед. Похоже, он наконец понял, почему она решила бросить их.
Если ты продолжаешь идти вперед, они никогда тебя не достанут. Ты можешь даже обогнать самого себя.
Сиди на месте, и проклянешь тот день, когда родился.
Мы стараемся жить с как можно меньшей болью и как можно большей радостью. Но благодаря боли мы осознаем, что еще живы. Живя с болью, мы поистине живем от одного момента до следующего. Когда боль проходит, нам становится страшно. И мы вспоминаем то, что не хотим вспоминать, что уже само по себе болезненно.
Господь это путь, и путь тяжелый. Верно, Энн?
Католики верят, что есть Рай и Ад, а место между ними называется Чистилище, где души очищаются и готовятся к Раю, подвергаясь различным карам. Аналогично этому есть состояние существования между жизнью и смертью. И называется оно «Выживание».
В эти дни Бог не нуждается в милосердии и благочестии. Сейчас Бог требует все. В эти дни Господь призывает к себе лишь крещеных кровью.
Пол понял, что именно поэтому он здесь. Не для того, чтобы подвергнуться испытаниям, а чтобы положить им конец.
— Я голым пришел из утробы матери, голым я и уйду, — сказал Иов, услышав, что его семья мертва, а его владения разорены. — Бог дал, Бог взял. Восхваляйте имя Господа. — Сара, я скоро буду с тобой.
Этан вспомнил, как держал Кэрол за руку, когда та рожала Мэри, считая время между толчками и всем
