пророки.
— Злополучные! — кричали они. — Чего вы ждете? Бросайте все и бегите на край земли! Нет преграды огню и ярости, нет защиты от плена и позора!
Пророков схватили, изобличили как шпионов и казнили. Тут разнесся слух, что в Ахарнах родился двуглавый теленок, на каждой голове по одному глазу. Маловеры и любопытные кинулись смотреть, и его предприимчивый хозяин нажил немалые деньги. Жрецы отняли теленка и принесли в жертву Аиду, богу подземных сил.
И это не погасило народных страстей. Благоразумные закапывали сокровища в землю, богатые увозили семьи в Пелопоннес или за море, на далекие острова.
А те, кому нечего было закапывать и у кого не было денег на корабль, собирались на рынках и взывали:
— О Фемистокл! Что ты молчишь, Фемистокл?
Одна весть всех поразила: спартанцы потребовали, чтобы главнокомандующий союзным флотом был спартанец.
— Несправедливо! — возмущались афиняне. — Сухопутной армией командует уже спартанец Леонид, ну пусть его! А флотом афинянин должен командовать ведь афинских кораблей большинство! Пусть Фемистокл флотом командует!
Но Фемистокл сам предложил кандидатуру спартанца Эврибиада и настоял на его избрании. Все были озадачены — как же это? Фемистокл отказывается от высшей власти?
Спесивый Эврибиад въехал в Афины, как завоеватель, на белом коне. Афиняне не свистели вслед, не улюлюкали, но встретили его многозначительным молчанием. Сам Фемистокл пригласил Эврибиада выступить в народном собрании.
— Эвакуируйтесь в Спарту, — предложил новый главнокомандующий. — Если Леонид в теснине Фермопил не сможет остановить царя, Афины обречены. Отступим на перешеек и возле Коринфа будем оборонять Пелопоннес!
На сей раз (исключительный случай!) и демократы и аристократы были заодно:
— Оставить дома на сожжение и разграбление? — кричали крестьяне и ремесленники. — Подумай, спартанец, что ты говоришь!
— Вы, спартанцы, только и ждете, когда наши поместья будут разорены, вторили им эвпатриды. — В них вся сила Афин, в наших имениях!
— Не пойдем к спартанцам, не будем жить из милости при кухне! надрывался Мнесилох, размахивая костылем. — Лучше быть рабом у персов, чем приживалкой у своего брата эллина!
Выступил Аристид, прозванный «Справедливым», и предложил не отступать, а обороняться до последних сил. Взрыв всеобщего восторга был ему ответом.
Безбровое, чистенькое лицо Аристида казалось небесно-мудрым, его тихие, логичные речи — необычайно убедительными. На нем была простая одежда, с аккуратно подштопанными заплатами на видных местах. Посмотрев на эти заплаты, любой гражданин мог сказать про Аристида: да, он знатен, но скромен; он богат, но бережлив.
Аристид предложил: собрать все наличные деньги, все сокровища храмов и общин, нанять, вооружить и обучить войско, не уступающее по численности персидскому. Всем умереть, и тогда уже пусть царь берет пустой город!
Фемистокл не просил слова, даже не надевал венка, вырвался на трибуну, отодвинул благообразного Аристида.
— Афиняне, братья! Куда он толкает вас? Его устами говорят педиэи, землевладельцы, — вот они, в первых рядах, толстобрюхие! Вашей кровью они надеются отстоять свои имения!
Аристократы заорали: «Долой! Долой!» — замахали посохами. Полетели камни и черепки. В задних рядах матросы горланили:
— Пусть говорит, пусть говорит!
— Деревянные стены богини — это флот! — убеждал Фемистокл. — Сохраним флот — сохраним жизнь и свободу. Сохраним жизнь и свободу — из пепла поднимем родной край, еще краше прежнего. Умереть нетрудно, надо жить. Жить, чтобы победить!
Но его никто не слушал. Толпа единым вздохом повторяла:
— Сражаться так сражаться! Умереть так умереть! Таковы мы, дети Паллады!
Я с другими мальчишками, конечно, восседал на высокой ограде соседнего храма. В самых острых местах спора мы оглашали скалы оглушительным свистом.
Внизу под оградой остановился Фемистокл. Ксантипп подавал ему платок, чтобы он вытер обильный пот. Мой кумир — огненный Фемистокл, и мой враг жестокий Ксантипп... Как могла связать их непонятная дружба?
— Аристиду удалось околдовать граждан, — сквозь зубы процедил Фемистокл. — О, демагог!
— Ты заметил? — отвечал Ксантипп. — Все деревенские богатей сегодня были. А обычно их в собрание и кренделем не заманишь.
— Для достижения народного блага все средства хороши, — твердо сказал Фемистокл. — Дадим последний бой! И, если не удастся повернуть волю народа, придется Аристида...
— Убрать? — подсказал Ксантипп.
— Удалить, — ответил вождь.
ОСТРАКИЗМ
Ночью на Сунийском мысе моряки зажгли огромный костер. Увидев огонь, корабельщики на ближайшем острове тоже зажигали костры на высотах. С острова на остров неслась эта огненная весть, и везде афинские мореходы знали — Фемистокл их зовет.
День и ночь ехали на скрипучих возах виноградари и пчеловоды из горных долин, брели рыбаки из бедных поселков, шли в обнимку корабельные плотники из Фалерна.
Никогда еще на Пниксе не собиралось такое множество граждан. В этот день каждый мог воочию убедиться, как многолюдны и разнообразны великие Афины!
Долгое время какой-то оратор распространялся о необходимости средств, чтобы нанять врачей для войска. Его нетерпеливо выслушали и выделили деньги. Сегодня даже медлительные крестьяне не жевали, как обычно, сыр и лепешки. Толпа напряженно гудела, как улей перед роением.
Затем венок надел дородный эвпатрид Агасий из Ахарн и просил принять решение о том, чтобы всех рабов, частных и общественных, заковать в кандалы и заключить в безопасное место. Они-де перестали слушаться и смотрят волками, даже женщины и старики. Поэтому он, Агасий из Ахарн, боится за свою жизнь и имущество и требует принять чрезвычайные меры.
Передние ряды захлопали одобрительно, а из задних рядов послышался насмешливый голос Мнесилоха:
— Несли курицу в суп, а она кричал: не побейте яйца! Как же ты умирать будешь с Аристидом, если ты смерти боишься?
Раздался шум, свистки. Кого-то стукнули в пылу спора, кого-то сопротивляющегося потащили вон.
Но вот на каменный куб трибуны вышел Фемистокл. Его толстое медвежье лицо было бледным от бессонной ночи, хотя он не зубрит ночами своих речей, не бубнит их, блуждая по улицам, не читает потом по записке. Он говорит смело, кулаком рубит воздух, тут же находит самые нужные слова и самые зажигательные выражения. А его мощный голос разве удавалось перекричать хотя бы одному оратору?
Фемистокл начал без обычного обращения к милостивым олимпийцам.
— В страшные дни, — сказал он, — в городе должен быть один хозяин, одна голова у государства. «Нехорошо многовластье, единый да будет властитель!» — еще старик Гомер советовал это... Горшечники из Керамика, друзья свободы! Я призываю вспомнить ваш древний обычай!
