— А?
— Кислород.
Стрелка на манометре подходила к нулю.
— Еще есть?
— Ингалятор, заморский. Два литра баллон и переходник для амбушки [5].
— Давай. Расход пореже поставь.
Хватило минут на десять. То да се, пока ехали, пока шлюз проходили, пока конвой оружие сдал, пока санитаров нашли, пока заносили — привет! Умер.
— Готов.
— Вижу.
— Жалко.
— Пошли отсюда.
Выехали за ворота, остановились и закурили.
— Обидно, правда?
— Не говори. Хотя, если честно, не светило ему. Хорошо еще — не в машине откинулся: во гемор был бы! Прикинь, Вов, пять лет мужик отсидел, три недели осталось.
— А за что сидел?
— А хрен его знает. За что он сидел, доктор?
— Не знаю, я не спрашиваю никогда. Звонить?
— Звони.
— Один-четыре-восемь-шесть, свободны.
— Вы где?
— Из тюрьмы. Освободились.
— Пишем: Харьковская, четыре, квартира шесть. Двадцать три года, избили.
— Харьковская, четыре-шесть. Едем.
Избитым оказался студент-сириец — на скинов напоролся. Его товарищ, волнуясь, пытался объяснить произошедшее прибывшему наряду. Менты слушали вполуха, с интересом рассматривая покрытые арабской вязью ближневосточные паспорта. Перепуганная бабка, хозяйка квартиры, маячила у них за спиной.
Парня тошнило. Он содрогался в мучительных спазмах, изо рта свисали сосульки крови. Северов осторожно ощупывал его голову, челюсти, нос. Раздвинул веки, всмотрелся в зрачки.
— Анизокория[6]. Запроси: перелом основания, перелом костей свода, ушиб мозга с внутричерепной гематомой.
Я повернулась к телефону. Второй парнишка о чем-то спросил Северова, и тот ответил. На арабском:
— Андух исхабат хатыра[7].
Все охренели. Сирийцы тоже. Северов негромко обратился пострадавшему, типа: не дрейфь, брат- араб, прорвемся, где наша не пропадала! Тот слабо улыбнулся и невнятно ответил. Веня взял его за плечо, слегка сжал и снова что-то сказал.
Снесли в машину, воткнули капельницу, повезли в академию. В дороге он загрузился: уронил давление, уредил пульс, ушел в сопор[8].
— Сэй джиддан?
— Нам. Лейса джейид[9].
Второй сириец заплакал.
— Растрясли. Дышит?
Северов нагнулся и, вслушиваясь, посмотрел на часы. Часы он носил циферблатом внутрь, как мой дед; тот лет тридцать на Севере отлетал и часы носил точно так же — чтоб видеть время, не снимая рук со штурвала.
— Двенадцать. Нормально пока. — Довезем? — Довезем. В каком только виде — вопрос!
Академия стояла на низком старте. Одно слово — военные. Дисциплина. На раз — раздет, на два — в рентген, на три — уже на столе. Анестезиологи вьются, хирурги моются, оперсестра инструментом гремит. Курсант на видео пишет — опыт накапливают. Пять минут — рентгенолог снимки несет, водой капает. Америка. Сериал «Скорая помощь». Сто евро в месяц со всеми накрутками.
Северов написал направление; мы постояли, наблюдая, у входа в операционную, потом вышли.
Было холодно. Порывы ветра сдували с сигарет искры.
— Ты где арабский-то выучил?
— В институте. Полгруппы арабов: Алжир, Мавритания… Вот я за шесть лет и заговорил.
— И читать можешь?
— И писать тоже. Заодно и французский освоил — это ж колонии бывшие, два языка государственных.
— Клево. Звонить?
— Давай. Обедать-то не пора еще?
— Самое время.
Но на обед не пустили — услали подобрать тело на Арсенальной. Там, на остановке, уткнувшись мордой в снег, лежал пьяный. Рядом скучал мент.
— Привет. Что скажешь?
— Вот, лежит.
— А чего хмелеуборочная говорит?
— А она не возьмет — битый.
Лоб и щека пострадальца сочились царапинами. Из ноздрей ниспадали мутные, зеленые сопли.
— Хорош, чертяка! Точно не возьмут?
— Сто пудов. Хоть одна ссадина — наш.
— М-да. Он с документами?
— Я не смотрел.
— Так посмотри.
Сержант с отвращением зашарил по мокрым карма нам. Извлек закатанный в пластик пропуск.
— О, ваш коллега!
— Ну-ка, ну-ка, дай-ка. Стародубцев Михаил Дмитриевич, больница Сэвэ Георгия, отделение терапии… Кладем.
Загрузили, задвинули, включили печку.
— К Сент-Джорджу, плиз!
— А если не возьмут?
— Да куда они денутся — своего да не взять? Э, але, тихо там!
Попавший в тепло терапевт, пытаясь подняться, махал конечностями, будто космонавт в невесомости. В расстегнутой сумке звякали порожние банки.
— С дежурства шел, хороняка. Интересно, мент его пощипал?
— Не. Сумку, похоже, только просканировал. Будем актировать — увидим.
В приемнике откровенно скучали.
— Во, явились. Че привезли-то?
— Доктора вашего, с терапии.
Встревожились.
— Елен Ванна, там доктор ваш… С чем?
— Асфальтовая болезнь, общее переохлаждение.
Вкатили.
— Ё-моё, он же сегодня нормальным ушел!
— Ну, стало быть, не дошел, сморило. Так что — берете? А то мы его сейчас в Третью Истребительную[10] перекинем.
