воровку?»
Не снимая шубки, я села на диван. И тут же зазвонил телефон. Я никогда не снимаю трубку в чужих квартирах. Никогда… Обычно, находясь в гостях у знакомых мужчин, – из опасения, что звонит жена или постоянная подруга.
Этот звонок, казалось, вынимал душу. Ну ладно. Решила наконец я. Может, Рита проверяет, не обманула ли я ее… Или уточняет, не пора ли выпускать из припрятанного гроба вампира-убийцу, который вылакает всю мою кровь. А в этом случае – даже если я не возьму трубку – у меня горит свет, кто-нибудь видел, как я подъехала на своей машине.
Меж тем телефон все надрывался, сотрясая квартиру7 трубным гласом. Я открыла дверь. Аппарат стоял на тумбочке рядом (странно, почему не в кабинете). Трясущимися руками я подняла трубку и прислонила ее к уху, запоздало вспоминая об отравленной игле, которую можно было упрятать там, где пластмасса прижимается к лицу. Сначала ничего не было слышно. Я не могла заставить себя произнести «алло», язык сделался каменным, во рту все высохло и похолодело. Я не хотела оставаться в темной прихожей и, подняв телефон (проводу него оказался что надо), вернулась в кабинет, прикрыв за собой дверь.
– Алло! Долго еще собираешься молчать? – спросил незнакомый мужской голос. – Я же знаю, что ты пришла. Что – дар речи потеряла? Ну так послушай, красавица, я поболтать люблю. Во-первых – я тебе вчера уже говорил – на черта ты душу изливаешь перед этой крашеной куклой?
«Это я-то крашеная! – внутренне взорвалась я. – Истинная, натуральная блондинка! Чтоб ты знал, бандит проклятый!»
– …Она тебе все равно не поможет и от справедливой кары не спасет. Потом… ты ушла с репетиции. Хочешь, расскажу, как ты обнаружила мою записку в кармане своей кофточки – прямо перед всеми? Как не смогла скрыть охвативших тебя чувств. Ты когда-нибудь видела себя в зеркало в такой момент? Молчишь… Ну молчи, молчи. Скажешь, когда довольно будет. У тебя перекосился рот, а нижняя челюсть при этом затряслась и заходила ходуном, глаза выкатились из орбит, как будто я уже держал тебя за горло… Сказать, куда ты пошла дальше? Сказать? Ты побежала в гримерку, сдергивая по дороге с себя платье, ты порвала все крючки и избавилась от него в своем уголке, воя и матерясь на весь театр… Ты еще жива, Ритулькин? Я не хочу, чтобы ты сдохла раньше времени. Ничего. Я тебе еще позвоню, любимая. И скоро, очень скоро мы встретимся.
Странный гипноз окончился, лишь только в трубке раздались короткие гудки.
«Подонок». – Я поставила на пол телефон и наконец сняла шубку. Около сапог образовались мокрые пятна, но разуваться не хотелось. Кто же это – кто-то из театра? Или… Голос казался незнакомым, но кто в таком деле не будет стараться изменить свои приметы и интонации?
Точно ясно только одно: в том месте, где я стояла, – то есть у самых дверей у диванчика – находишься пока в полной недосягаемости для глаз преследователя. В письме описывалось, как Белкина читала за столом. Значит, камера или действительно труба из окна противоположного дома охватывает в лучшем случае полкомнаты. Уже неплохо. Я попыталась со своего места поискать глазами то, что хоть сколько- нибудь напоминало бы записывающее устройство, но безрезультатно. Ко всему прочему, время-то шло и, если верить этому звонку, то Маргарита убежала из театра и с минуты на минуту должна была подъехать сюда.
«Ну черт с вами со всеми!» Я набрала в рот побольше воздуха и подошла к столу, только теперь замечая, что толстые зеленые шторы были плотно закрыты. Именно поэтому в комнате, несмотря на довольно-таки раннее время, оказалось темно и пришлось зажечь свет, что я, разумеется, только теперь обнаружила. Мысленно поздравив себя с редкой наблюдательностью, я вытащила из ящика стола пачку писем и, устроившись в уже знакомом кресле, положила расстегнутую сумочку с пистолетом справа от себя на стол и углубилась в чтение. Хотелось наметить к приходу Белкиной зоны досягаемости и недосягаемости вражеского ока по всему дому.
Через полчаса я различила звук вонзающегося в замок ключа и услышала, что парадная дверь открылась. Я затихла, слушая шаги… «Торопливые… кажется, женские… во всяком случае, сапожки на каблучках, а не ласты сорок пятого размера, которые пришли тебя топтать». Женщина шмыгнула на кухню, я услышала звук льющейся воды… «Вот это конкретно – первым делом поставить чайник. Или нет – так долго сливают воду, когда хотят, чтобы она была холодненькой. Но сейчас и так не жарко. Зачем…»
Вода прекратила проливаться, но теперь зазвучали шкафчики, дребезжа всеми своими стеклышками. «Порядок у нее с головой… сначала кран на несколько минут включила, потом выключила, а теперь можно и кастрюльку поискать. – Я встала и положила поаккуратнее шубу. – И что она не идет сюда?.. Раз ключ дала чужому человеку, не последнее дело – проверить, чем я тут занимаюсь… А может, это прислуга? И тогда я рискую до смерти напугать своим внезапным появлением бедную женщину, но и сидеть здесь, как дура, и ждать, когда она на меня, к своему ужасу, наткнется – сквернее не придумаешь».
Теперь в квартире сделалось совсем тихо. «Пьет чай или… или я прослушала и она улеглась спать. Вот еще морока». Я подождала еще минут семь и решила все-таки выйти из своего убежища. Люда, или как там ее, должна придти только завтра, а Маргарита… больше всего на свете сейчас я не хотела пугать ее, смутно сознавая, что случись только ей неожиданно войти в эту дверь – я и сама-то рехнусь. Выглянула – коридор был темен и пуст, неприятный холодок побежал вверх по спине. Представилось лезвие гильотины, летящее на меня сверху. Я зашла обратно в комнату и села за стол. В конце-то концов она сама мне ключи дала – пусть видит, что я работаю и ничего вокруг не замечаю. В зеркале слева на меня смотрела взвинченная особа с не в меру увеличенными зрачками и совершенно запуганным, замученным выражением лица. Нет. Надо что-то делать, иначе я сдохну тут по причине того, что кто-то громче положенного хлопнет дверью туалета. Я вымученно улыбнулась своему двойнику, и тут новый приступ ужаса сковал все тело. «Что же я делаю?! В квартире кто-то есть, а я как ни в чем не бывало сижу спиной к выходу. Добро бы еще в зеркало он просматривался – так нет же!» Жуть холодными мурашками побежала по позвоночнику, сковывая тело, заставляя прислушиваться к собственному дыханию.
В квартире тоже было тихо, как в склепе. Сквозь частые удары сердца пробралась мысль – а что я вообще тут делаю? Седею помаленьку. В доме, в котором недавно убили человека, а я даже не знаю, где именно – может, на этом самом месте, где я сейчас сижу, боясь пошевелиться. Может, это пальцы покойника – неотмщенного покойника – теребят мои поджилки из-под стола… Нет… Пора завязывать с ужастиками на ночь. Я поднялась и пошла на кухню. Капал плохо закрытый кран, на улице начинало смеркаться, и мне вдруг катастрофически стало недоставать света, тепла, захотелось попросту с кем-то поговорить, попить горяченького чайку, и непременно с вареньем. Дома Пава, наверное, гадает, что такое могло меня задержать. А может, и не заметил – я ведь часто ухожу на целый день, иногда даже на ночь.
Подумалось вдруг, что нечего мне тут делать – в чужой квартире, с чужими письмами, с газовым пистолетом… То ли дело болтать с Пашенькой или проснуться в объятиях цыганского барона… или… Ведь Зерцалов прав, и я на этой земле для созидания, а не для разрушения, и в этом моя сила и мое счастье. Я уже совсем было решилась отступить, но нельзя же уйти, не попрощавшись с хозяйкой. У дверей нашла выключатель и, врубив свет во всем жутком коридоре, громко позвала Маргариту, но никакого ответа не последовало.
«Не приснилось же мне в самом деле, или… или… что, если все это время в квартире находится убийца?! А я только и делаю, что попусту успокаиваю себя. Но тогда где же он сейчас? Может, уже переставил камеру, перевесил микрофон и ушел?.. Но тогда я слышала бы, как он открывает дверь. Еще один тайник? Очень даже может быть – дом старый, и коллекционер здесь жил долго, может быть даже это квартира его родителей…»
Я дошла до гостиной и толкнула дверь, но так и не нашла в себе силы войти. Около спальни постояла какое-то время, слушая тишину. Потом постучала (нет ничего хуже, когда посторонний человек вламывается как к себе домой). Ответом мне был слабый шорох. Я открыла дверь, но какое-то время еще оставалась на пороге. Плотно завешенные шторы почти что не пропускали света. На широкой кровати напротив дверей, свернувшись калачиком, лежала женщина. Я позвала ее, Марго пошевелилась, сонно промямлив что-то в ответ, заслоняясь безвольной рукой от света, льющегося на нее из прихожей.
– Рита… – я хотела уже пожелать приятных сновидений, но тут только разглядела на подушке, рядом с головой женщины маленькую, красненькую коробочку – точно такую, в какой Шоршона обычно держал
