торопливо вытолкнул первый звук. Как всегда он запел без слов, одним голосом. И голос не подвел: по избе закружилась метель – та самая, которая в детстве до костей застудила Лена. Ломала его тело огневицей. Сделала таким, как есть. Торбанщик поймал незнакомый мотив, сплел звуки инструмента с чужим голосом. Мальчик зажмурился, чтобы не видеть падающих хлопьев. Разогнал их, отвел, не подпуская к маленькому Лену коварную болезнь. Но огневица упорно возвращалась. Раз за разом. В конце концов, когда голос начал срываться, Берко оборвал пение, запоздало сообразив, что ему не победить прошлое. Напоследок дрогнув струнами, смолк инструмент. Лен с восхищением и веселой опаской заметил:
– Не слышал бы сам – ни за что не поверил бы.
– А что... такого? – тоже с опаской уточнил Берко.
Веселые искорки погасли в глазах музыканта, и он сердито рявкнул:
– Ты о чем сейчас пел?
– Я... так, ни о чем.
Парень поднялся, в три шага очутился рядом с Берко и больно дернул за ухо:
– Ты зачем мою огневицу прогонял? Младенец.
Лен был старше всего года на три, но мальчик, и правда, ощутил себя несмышленышем. Смутился:
– Не знаю. Просто...
– У таких, как ты, все просто. Знаешь, что она с тобой сделать могла?
Торбанщик смерил его сердитым взглядом, вернулся на прежнее место, опустился на скамью. И вдруг так заразительно расхохотался, что Берко присоединился к смеху. Но почти сразу Лен оборвал веселье. Распорядился:
– Петь будешь, только когда я прикажу. И только под мою мелодию. А ослушаешься – найдется, кому тебя выпороть. Если сам не сумею, – он опять рассмеялся.
И Берко рискнул спросить:
– Так я победил ее?.. Огневицу.
– Победить ее невозможно. Но, странно, у тебя почти получилось. Первый раз такое вижу, – и Лен строго прибавил:
– Никто не должен об этом узнать.
В приоткрытую дверь заглянул воин:
– Слышу, весело у вас. Лен, ужинать будешь? Принести?
– Пусть мой ученик сходит. А то засиделся на одном месте.
По дружелюбной ухмылке, появившейся на усатом лице дружинника мальчик понял, что торбанщика здесь любят. И с готовностью вскочил, чувствуя, что начинает осваиваться на новом месте.
* * *
Прижился он в городце мгновенно. Даже не прижился – прирос, словно родился среди этих людей. Здесь не было пугающего многолюдства, заставлявшего Берко прятаться по углам в доме наместника. Через несколько дней паренек почти каждого знал в лицо. А для своего учителя, которого, забываясь, то и дело называл Черетом, готов был разбиться в лепешку. Торбанщик снисходительно принимал его поклонение, при учебе награждая колкими фразами и подзатыльниками. Но и сам прикипел душой к ученику. А Берко не догадывался об истинных чувствах Лена. Даже когда, рассказывая, как попал на службу к наместнику, зло бросил: «У меня больше нет родни». И в ответ услышал: «Кто захочет – своим назовет. Чего проще – колыбельную спеть». Это был известный обычай: чтобы принять чужака младшим в семью – сыном или братом – достаточно было спросить приемыша: «Спеть тебе колыбельную?». Но Берко, погруженный в недавнюю обиду, только горько засмеялся: «Кому я нужен? Меня же на службу отдали. Вечную». И не заметил, как приподнял тонкие брови Лен.
А еще мальчик не понимал, сколь разительно выздоровел его учитель. Ему казалось естественным, что Лен уверенно ходит по избе, пусть с осторожностью, но спускается во двор, даже согласился как-нибудь проехаться с ним верхом. И только после очередного перешептывания за их спинами, торбанщик пояснил:
– Я раньше и двух шагов ступить не мог. К коню на руках выносили. Так что не зря они удивляются.
Но даже эти слова не убедили Берко. Пареньку проще было считать, что все произошло само, и его пение тут совершенно не причем. А вот Лен, похоже, ни на миг не забывал об исцелении. Хотя поначалу не заговаривал о странном даре ученика.
На четвертый день он предупредил Берко:
– Под вечер народ у нашей избы соберется. Я буду развлекать гостей, а ты просто посидишь рядом. Хотя им любопытно и тебя послушать – как же, сам водовик одарил. Один раз подыму: что сыграю – то и споешь. Справишься?
– Петь не трудно, – удивляясь собственному бесстрашию, заявил Берко. – Я перед наместником пел.
– А мне что-то не по себе, тоскливо, – зябко повел плечами Лен. – И кукушка, слышишь, никому долгих лет сегодня не обещает. Словно ее заговорил кто... Сходи что ли – оседлай лошадей. Проедемся.
О таком Берко не нужно было просить дважды. Он вскочил, бросился на конюшню, подвел двух спокойных кобыл к избе. Помог забраться в седло учителю, вскарабкался сам. Но стоящий возле распахнутых ворот часовой преградил им дорогу:
– Лен, тебя-то я выпущу, а насчет мальчишки – сам знаешь...
Торбанщик обернулся к Берко:
– Мы поедем вдвоем, если ты обещаешь не отходить от меня ни на шаг. Тогда нас отпустят. Но если нарушишь слово... все равно найдут и за ворота больше не выпустят. А плетью так отходят, что на всю оставшуюся жизнь запомнишь.
