Для улыбки день лови,
Назови любимую - женой.
Он был в восторге.
Не спеша, подлаживаясь под внезапно приблизившийся ритм барабанов, он пел этой ночи, горам, ветру, звездам... и Катерина была здесь, рядом с ним.
- Бог, радость... - предложил Виталий.
-Улыбни святые образа,
Пусть прервут они свой сладкий сон,
Наш мир Богом сотворен,
И на радость осужден,
Сохнет пусть на дереве слеза.
Ага! А вот и его приятели - Вадяня с Жекой. И Стас со своим тамбурином подтянулся. Здорово! У него сильный голос, будет подтягивать в четвертом такте.
- Старость, душа, смерть...
- Множит годы без жалости судьба.
Я - родня троянскому коню:
Тот, кто прячется во мне,
Знает цену седине,
Разобьет души моей броню.
Виталий подбрасывал все новые темы, но в подсказках уже не было нужды.
Голос Егора, зажатый в теснине скал, стремительно разливался по ущельям Сьерры, отражался от камня и многократным эхом дробился и множился.
Егор слышал голоса прошлого и будущего. Сейчас все подпевало ему. Как-то незаметно Вадяню сменил Дон, и оттого барабаны зазвучали тревожней, свирель Гарсиласа выворачивала душу, камень трещал, ветер выл, а он пел.
О жестокости мира к молодым.
О том, как молодые становятся старше и сами делают мир жестоким.
О том, что конца у этой болезни нет, потому что лечиться нужно всем и сразу, изнутри, из середины.
Только некому лечить.
Не родились еще люди, которые бы любили мир только за то, что он есть. А те, кто любил, умирали жестоко и в мучениях: на крестах колючкой увитых, кто от камней, кто от мечей, всегда от людей, будто змей ядовитых...
Потому что мир привык убивать незнакомое-доброе и терпеть известное-дурное.
И веселится, торжествуя, зло -
Чело людское тернием увито.
Где щедрым урожаям быть должно,
Скользит луч света сквозь дрянное сито...
...И вдруг все кончилось.
Замолчали барабаны. Свирель Гарсиласа, сорвавшись в нестерпимый визг, будто захлебнулась горем и враз онемела. Исчезло сияние с края карниза.
И звёзды потускнели.
И ветер стих.
Волшебство так стремительно сгинуло, что в пору сомневаться: а было ли что-то? Помимо гор, неба, звезд... и человека, дерзнувшего развлечь болью столь внушительную публику.
- Ну и глотка у тебя! - треснутым голосом пожаловался Виталий.
