ежегодно росло. Двигались виргинцы, мэрилендцы, пенсильванцы, ньюйоркцы, каролинцы. К ним присоединялись вновь прибывшие в страну в надежде найти свою судьбу в еще не обжитых краях. Клич «На Запад!» пронесся по всем колониям. Отрешаясь от Атлантического побережья, пионеры, по существу, впервые отрывались от европейской цивилизации навстречу неизвестному, или, как тогда говорили, «в объятия дикости». А это, по существу, означало, что первопроходцы в своей повседневной жизни попадали в зависимость к окружающей их природе и должны были накапливать совершенно новый опыт, приспосабливаясь к новому окружению, осваивая и подчиняя его себе. Пища, одежда, жилище — все производилось из того, что было под руками. Даже там, где на основе фортов и станций возникали более устойчивые поселения, предметы первой необходимости были почти роскошью. Развивалось ткацкое, токарное и сапожное дело. Процветала простота нравов. Болезни и эпидемии уносили бесчисленное количество жизней. Сказывалось отсутствие докторов. Жизнь была очень трудной, особенно для женщин.
Но люди были хлебосольны. Фронтирсмены с радостью пускали к себе в уже и без того перенаселенные жилища путников, дабы узнать от них новости о других краях и местах. Любопытство поселенцев не знало границ, но и способность хвастать, казалось, была нескончаемой. Хвастали своей силой, меткостью, своей лошадью, женой, собакой и даже яркостью луны и солнца в этих местах. Причем хвастовство было безобидным. У него даже имелась одна положительная сторона: оно придавало мужества, которое было так необходимо для того, чтобы выжить в тех условиях. От искусства хвастать фронтирсмен перешел к искусству хвалить и вскоре стал первостатейным «бустером», толкачом: он «толкал» идеи, и под идеи брал деньги, он мог достать летом снег, приехать верхом на крокодиле в Конгресс и убедить избирателей, что лучше его никто не способен представить их интересы. У фронтирсмена был приспособленный к его образу жизни американский вариант английского языка и приспособленное к условиям фронтира отправление религиозных обрядов. Он обожал краснобаев, был в восторге от цветастой демагогии политических ораторов, часто не понимая, о чем они говорят, и отдавал свой голос охотней тому, кто это умел делать дольше и выглядел при этом мужественней.
Американские исследователи справедливо отмечают существование в мифологии фронтира четырех аспектов, нашедших свое отражение и в раннем фольклоре, и в классической литературе, представленной творчеством таких писателей, как Фенимор Купер, а много позже — американским кинематографом, поэтизировавшим эпоху фронтира в фильмах, получивших название «вестерн». Правда, когда говорят «вестерн», видят в первую очередь ковбоев. Но то в кино, а исторически фронтир — это прежде всего пионеры, заселявшие Запад, их жизненный уклад. Вместе с тем фронтир был, несомненно, и бегством от цивилизации, стремлением слиться воедино с природой. Вот тут и появляются ковбои, но о них будет речь особо. В-третьих, фронтир являлся своего рода предприятием. С ним связывали мечту о богатстве. Меха, лес, а потом золото и нефть толкали людей быстрей двигаться, чтобы явиться в заветное «туда» первыми. Первыми — и любой ценой. И наконец, — земля, необъятные просторы, на которых можно будет поселиться, начать жизнь сначала, а поскольку земли было так много, то казалось, что ее хватит всем. Разве этого одного недостаточно, чтобы сложилось новое, справедливое общество? Так казалось. Из совокупности всех этих факторов и слагалось представление о фронтире.
В фольклоре эту пору освоения фронтира называют эпопеей завоевания Дикого Запада. Кто же были ее мифологические герои? В первую очередь уже знакомые нам по «пантеону героев» — Пекос Билл, Дэви Крокет, Майк Финк, Поль Баньян, Джонни Яблочное Зернышко, а за ними и Фиболд, сын Фиболда, и Энни Кристмас, и Старина Пайк, и Рыцарь Любви Хосе Лопес, и многие другие. Столь же неунывающие, свободолюбивые, работящие. Фронтир принимал всех, кто смотрел вперед и не ленился.
Однако за героикой и романтикой фронтира крылась и менее привлекательная сторона: преуспеяние первопоселенцев и благополучие нации сопровождались нещадным уничтожением коренного населения Америки — индейцев и варварским уничтожением богатств природы.
Освоение фронтира кончилось тем, что индейцы были лишены своей земли и загнаны в резервации. Уничтожение природы даст себя знать позже, в конце XX века, и это дорого обойдется нации.
Одна из наиболее очевидных черт, отличавших американского фольклоризированного героя от европейского, состоит в том, что его похождения были всегда окрашены юмором. И в самом деле, героичных героев много, но лишь не многие из них комичны. В этом смысле американский национальный герой героичен еще и своей клоунадой. Возможно, связь героики с комизмом была сутью и самой жизни в США тех лет. Юмор фронтира был весьма своеобразен. Подшучивали над вновь прибывшими или проезжими, а чаще всего над приехавшими поглазеть, а заодно и подзаработать. Рассказывают, как на полном серьезе поселенцы целый вечер убеждали англичанина Джона Джосселина, прибывшего в Новый Свет еще в 1638- м, в том, что неподалеку живут лягушки величиной с новорожденного ребенка, а у мыса Анны плавает морской дракон Доверчивый англичанин на полном серьезе поведал это в своих воспоминаниях. Впрочем, даже двести лет спустя госпожа Троллоп, автор известной книги путешествий, без тени улыбки поведала о людоедах-крокодилах, живших на реке Миссисипи, и о том, как медведь украл каноэ и на нем приплыл в Новый Орлеан, где его приняли за хорошо одетого англичанина. Путешественникам рассказывали о гремучей змее, которая меняла цвет топорища, впившись в него своим жалом, о собаке, у которой передняя часть туловища легко отделялась, а затем вновь соединялась с задней.
Быстрое развитие газетного дела в этот период приводило к тому, что все эти невероятные «байки» — правдивые небылицы — становились достоянием не только американцев фронтира, но и жителей Старого Света. На этих шутках, подтруниваниях, анекдотах позже будут построены многие юмористические и сатирические рассказы Марка Твена, Амброза Бирса, Брет Гарта, О'Генри и других замечательных американских писателей.
По мнению американских историков, к 1850 году эпоха фронтира географически и исторически завершилась. Но в сфере духовной жизни страны, в психологии и культуре нации она еще жива. Она жива и в экспансионистской политике империалистических кругов США и в поделках «массовой культуры». Она жива и в подлинно демократических традициях американского народа, в его любви к труду, в изобретательности и предприимчивости и, конечно же, в юморе.
На Запад, эгей!
На Запад? А зачем?
Как зачем — там простору больше, там пастбища зеленей, там в реках течет мед и молоко, это же земля обетованная.
Когда знаменитого пионера тех лет Дэниела Буна спросили — а было ему тогда, в 1799 году, уже за шестьдесят, — зачем он тоже срывается с места, из родного Кентукки, и едет в неосвоенные земли Дикого Запада, на фронтир полноводной Миссури, он воскликнул:
— Слишком тесно! Очень уж много людей! Дышать нечем!
На фронтире так и говорили:
— Если вы увидели дым из хижины соседа, значит, пора двигаться дальше.
В альманахе Дэви Крокета за 1838 год писали:
«Пионер — это человек, который все время стремится на Запад, подобно бизону, гонимому наступающей цивилизацией. Ему мешает сосед, который поселился ближе чем в десяти милях от него. И если он не видит больше дерева, которое, когда его подрубишь, упало бы не ближе чем в пятидесяти метрах от хижины, значит, надо распродаваться и уходить».
Тесно! Нечем дышать! Побольше простору!
Конечно, тесно, если границами Соединенных Штатов, по словам одного хвастуна из Кентукки, надо считать «на севере — Северную Аврору, на востоке — восходящее Солнце, на юге — Небесный экватор, на западе — Судный день». А какие ветры дуют на Западе! Обновляющие, бодрящие, ласкающие. Никаких тебе торнадо, циклонов, смерчей, ураганов, пыльных бурь. И воздух сухой, здоровый, чистый. Солнце и зеленый салат — триста дней в году. Ни лютых морозов, ни града, ни буранов. Никаких простуд, никаких негров, ни
