Барон Николай горько вздохнул:
– Второй раз у меня не получится. – Он вдруг встрепенулся. – Но я не допущу произвола! Я не позволю, не потерплю, не дам! Я ему... я ему... Я еще преподнесу ему сюрприз из детства!
И он помаячил кулаком перед заплаканными глазами оруженоски так яростно, будто Дон Капитон был уже повержен и находился между пальцами этого кулака.
– Сложное дело... – задумчиво произнес кентавр. – Тут нужна какая-нибудь лазейка, какой-нибудь рычаг, чтобы перевернуть этого непотопляемого. Так значит, говорите, двадцать шесть пластических операций? Вот за что, стало быть, дают этот самый Орден Подтяжки. В мое время не было еще такого ордена.
Оруженоска отошла в угол и заплакала навзрыд. Барон Николай даже испугался – зачем он размахался своим кулаком!
– Вы что? – спросил Сандалетов.
– Все напрасно, – всхлипнула донья Маня, – такого храбреца ни за что не одолеть. Зря мы все это затеяли, не по зубам нам Дон Капитон.
– Какого храбреца? – не понял рыцарь, разжимая кулак и показывая донье Мане, что там никого нет.
– Я думаю, – всхлипывала донья Маня, – этот Орден Подтяжки дают только исключительным храбрецам. Я уж, на что не трусиха, а ни на одну пластическую операцию никогда не решилась бы... хотя и хотела бы кое-что изменить в своей внешности.
– Он что же, выходит, только по этому поводу в госпиталях лежал? – скептически спросил Сандалетов, продолжая расхаживать туда-сюда и размышлять вслух. – Только рожу подтягивал? Стало быть, ему лет может быть гораздо больше, чем мы предполагали. Го-о-раздо больше. Да и внешне он совсем изменился. Правильно?
И кентавр, приклонив передние ноги, полез под койку и снова стал вытягивать оттуда чемоданы с выпускными альбомами. На этот раз его заинтересовал самый дальний чемодан, с самыми старыми его выпускниками. Воздух наполнился пылью времен, и рыцарь с оруженоской отошли подальше, к балконной ограде.
Воспользовавшись паузой, оруженоска призналась рыцарю:
– Знаешь, в том парке есть и моя жвачка...
Барон Николай обнял ее за плечи и тихо спросил:
– А чего ты там говорила про пластические операции? «Хотела бы кое-что изменить...» Ты что же – недовольна своей внешностью?
– Ну... – оруженоска промокнула платочком глаза, вытерла носик, – не совсем.
– Странно, – усомнился барон Николай и, отойдя на некоторое расстояние, окинул оруженоску предвзятым взглядом. – Странно. Лично я твоей внешностью доволен на все сто.
Оруженоска посмотрела на него в зеркало своей пудреницы.
– То есть... ты хочешь сказать, что...
– Ничего я не хочу сказать, – выпалил барон Николай и стремительно чихнул.
– Ну и слава Богу, – гордо вздохнула оруженоска и тоже чихнула, расчихав пудру.
Третьим чихнул кентавр Сандалетов, – он приближался к собеседникам с альбомом в руках и на ходу смахивал хвостом пыль со старинного переплета.
– Нашел кое-что, – сказал магистр. – Теперь мы этого Ахиллеса возьмем за пятку!
– Компромат? – радостно спросил рыцарь.
– Еще какой! – и кентавр многозначительно сообщил: – Оказывается, этот ваш Дон Капитон сам когда- то был ребенком!
– Жаль, что вы пришли к завтраку, я обычно завтракаю один, – сказал Дон Капитон, поднимаясь из-за стола и откладывая нож с вилкой. – Вот если бы вы заглянули вечером, я бы с удовольствием уступил вам свой ужин... Мой повар готовит дивный черепаховый стэйк. А?
– Спасибо, я недавно ужинал, – сказал барон Николай. – И мое дело не терпит отлагательства.
– Что это у вас? – спросил Дон Капитон. – Крупнокалиберные мыльные пузыри? Или архитектурный проект площадки для гольфа?
В руках барон Николай держал старенький дерматиновый тубус бежевого цвета, – тот самый, что нашли на антресолях.
– Не бойтесь, – сказал барон Николай, отставив тубус к стеночке, – это не опасно, ваши парни меня прозвонили на входе.
– Я не боюсь, – усмехнулся Дон Капитон.
И все же, увидев решительность на лице барона Николая, он поспешил достать из коробки сигару, отгрыз кончик и выплюнул его – опять-таки прямо на ковер. Рыцарю даже показалось, что он сделал это нервно.
– Я прошу вас воздержаться от курения, – одернул хозяина гость, – у меня от ваших сигар болит голова. И еще я настоятельно прошу вас не плевать на ковер и не стряхивать на него пепел.
– Почему? – Дон Капитон выжал из себя последние остатки добродушия.
– Потому что это не ваш ковер. И дворец не ваш. А причиненный ковру ущерб вам придется восполнить.
Дон Капитон чуть было не сорвался, но выдержал испытание. Он только похлопал в ладоши, приказывая удалиться телохранителям.
– Давайте на чистоту, – сказал он, оставшись с гостем наедине. – Присаживайтесь. Я вот никак не пойму, за что вы меня не любите?
– Какой непонятливый, – причмокнул губой барон Николай. – Ну, хотя бы за то, что вы не любите детей.
– Многие люди не любят детей.
– Но вы их не любите активно. Вы – активный педофоб.
Дон Капитон все-таки вспыхнул. Впервые барон Николай увидел на его лице краску, но не розовую, а какую-то желто-позолоченую, будто тонкие золотые нити проступили сквозь кожу и превратили благородный пергамент в клетчатый тетрадный лист.
– Что это значит? – брезгливо спросил Дон Капитон. – Объяснитесь.
– Вы отнимаете у детей последнее.
– Последнее!? – Дон Капитон расхохотался. – У детей не может быть чего-нибудь последнего, у них все впереди!
– И ради этого «впереди» вы хотите отнять у них сегодняшнее счастье. Ради чего? Ради собственного удовольствия, которого у вас и так в избытке!
– Вы заблуждаетесь, вы ничего не понимаете в жизни, – зашелся Дон Капитон, – У детей невозможно отнять счастье. Все дети счастливы по определению. Нищий ребенок в сто раз счастливее престарелого миллионера, потому что детство – само по себе и есть бесплатное счастье. Ребенок счастлив независимо оттого, что вокруг него происходит, – хоть чума, хоть война, хоть музыкальная школа – ему все в радость. А вот это, – Дон Капитон обвел взглядом помещение и пейзаж за окном прихватил, – вся эта красота нужна мне – мне, взрослому и заслуженному человеку Дону Капитону, я в ней нуждаюсь больше, чем эти беспечные голодранцы! Я только среди всего этого могу чувствовать себя относительно счастливым.
– Это потому что вы не человек, а вещь, – сказал барон Николай. – Дорогая, красивая, но испорченная и совершенно бесполезная вещь. Вам нужна красивость, а не красота; красоты вы не чувствуете. Вы – драгоценная безделушка, с пустотой внутри. И то, что вы называете человеческим фактором, на самом деле – фактор вещевой.
– Вы, что ли, правда, не боитесь разговаривать со мной в таком тоне? – Дон Капитон пристально посмотрел на гостя. – Или так искусно претворяетесь?
Барон Николай вздохнул.
– Пожалуй, – сказал он, – я побоялся бы так с вами разговаривать, если бы пришел сюда только за самого себя, если бы я был, так сказать, частным лицом. Но рыцарь, как правило, выступает как лицо общественное. И как лицо общественное я не имею права вас бояться.
– Вы, – пригрозил Дон Капитон, – на общественное лицо не похожи.
