был такой на шее…
На этом и сошлись. В тот раз. А сейчас опять начал проклевываться спор. И спор этот прекратил Квакер.
— Нет Матубы? Будет Матуба! Ваня, она ведь вот здесь? — И он ткнул острием ключика в карту на нижнем крае левой половины острова, чуть повыше города Бас — Тер.
— Немного южнее, — сказал Ваня, испытывая странное, сердитое удовольствие.
— Вот и хорошо! — Квакер проколол стальным волоском бумагу. — Получайте!
Все сдвинули головы над картой, словно решался какой — то важный вопрос. Словно ждали чего — то особенного. Какого — то доказательства. Но увидели только крошечный прокол.
— Незаметно… — вздохнул Федя.
Тогда Ваня спросил:
— Игорь, можно мне? — И потянулся к острому карандашу, который накануне забыла на верстаке Лика.
Квакер кивнул.
И Ваня воткнул грифель в след прокола. Словно ставил точку в истории «Афродиты» и ее героев. Хотя вулкан Матуба был в этой истории не концом, а самым — самым началом.
Грифель сквозь карту попал в щелку между досками и оставил в бумаге отверстие, похожее на маленький кратер.
Теперь никто уже ни о чем не спорил. Даже Бруклин.
А Квакер покачал на ладони ключик (маленький, но увесистый) и вдруг сказал:
— Дай — ка… — Он потянулся к Ване и выдернул у него из ворота полураспущенный шнурок. Затертый, серый. Пропустил его в колечко ключика, завязал концы и надел ключик на Ваню. — Вот так…
— Это… зачем? — пробормотал Ваня.
— А затем… — сказал Квакер.
— Мы давно уже договорились, — объяснил из дальнего уголка Никель. — Чтобы ты ничего не забыл. Мы — то будем вместе, а ты… там. Чтобы помнил…
Лорка шепнула у Ваниного плеча:
— И чтобы записал всю историю на бумаге. Как книжку…
Зацарапало в горле. Ваня закашлял. А Квакер вдруг заулыбался и сообщил:
— Это не все. Еще я награждаю тебя орденом. От себя лично… — Он потянулся через верстак и вынул с полки, из — за коробки с железной мелочью, крупный помидор с продетой в него суровой ниткой. — Вот. Орден Красного томата высшей степени. На память о первой встрече.
Нитку он надел Ване на шею, и все зааплодировали. Весело и шумно. Может быть, даже излишне шумно, потому что заметили, что Ване — то не до веселья…
Он так и пошел домой — с помидором и с ключиком на шее. Провожать его не стали. И всяких пожеланий говорить не стали. Потому что условились: завтра прибегут к профессорскому дому, когда Ваня будет садиться в машину, чтобы ехать в аэропорт.
А пока с ним пошла только Лорка.
И пошли они не прямым путем, а тропинками по берегу лога. Там, где их когда — то подкараулил Квакер с дружками. Ноги сами понесли их по этим дорожкам.
Они шли, сцепившись пальцами и помахивая руками. С виду — вполне беспечные. Тропинки были узкие, всякие колючки и крапивные листья чиркали по ногам, но теперь уже не могли ужалить кожу — прокаленную и темную, как у мальчишек и девчонок с Антильских островов.
Обошли старую трансформаторную будку и оказались на краю откоса. Пестрело разнотравье с поздними цветами. Висели над крышами Городища желтые набухшие облака.
— Лор, ты дальше не ходи меня провожать, — сипловато попросил Ваня. — Я один… Я вечером позвоню…
— Ладно, — кивнула Лорка. Понимала, что еще одно прощание, у ее крыльца, — это было бы чересчур…
Ваня с трудом улыбнулся:
— А давай… вот это… — Он снял с шеи орден Красного томата и крупно откусил алый бок. И протянул Лорке. И она откусила от него. И так они, улыбаясь, сжевали подарок Квакера и посмотрели друг другу в лицо.
Ваня заплакал.
Он, большой мальчик, почти шестиклассник, открыто заплакал, не выдержал прощания с Гваделоркой. Без рыданий и всхлипов, но неудержимо, крупными слезами. Слезы горошинами сыпались на выцветшую футбольную рубашку с затертым портретом Айвенго и оставляли на ней темные полоски. Падали на сандалеты и проскальзывали между ремешками.
Лорка не стала говорить «ну что ты» и «не надо». Подняла его подол и стала вытирать щеки. И вытирала, пока он не перестал ронять слезы. Сама она не плакала, только покусывала губы. Затем шепнула:
— Ты ведь еще приедешь…
И не было в Лоркиных словах уверенности, что он приедет. И что, если и приедет,
Ваня решился. Сделал то, о чем думал еще на сеновале. Он снял с шеи ключик, положил на ладонь. Ключик был очень похож на крошечную карту Гваделупы. Левая часть, Бас — Тер, — колечко. Правая, Гранд — Тер, — стерженек с бородкой и острым выступом мыса Шато. Со стальным волоском. А узкий, как осиная талия, перешеек перечеркнут был тонкой, но заметной канавкой — проливом Ривьер — Сале. Соленой рекой (соленой от Ваниных слез?).
Ваня взял ключик за два конца. Надавил. Ключик без труда, охотно даже, разломился пополам — точно по щелке пролива.
— Ой… — тихонько выдохнула Лорка.
Ваня поднял с ее босоножки упавшую нитку от помидора. Затянул ее петелькой на стерженьке ключа. Надел себе на шею. А шнурок с оставшимся на нем серебряным колечком надел на Лорку.
— Ой… — опять шепнула Лорка. — А… разве так можно?
— Теперь уже все равно, — сказал Ваня. И еще раз всхлипнул.
Потом он повернулся и без оглядки побежал к дому…
Рядом с общежитием была водонапорная колонка. Ваня умылся у нее, налегая животом на рычаг. Снова вытер подолом лицо. Прерывисто вздохнул и по улице Красина пошел к своему подъезду.
Лифт не работал, и по дороге на пятый этаж Ваня успокоился еще больше. Или внушил себе, что успокоился.
— Наконец — то, — сказала тетя Лара. — Я уж хотела звонить. Завтра улетать, а еще ничего не собрано…
Это у нее было что — то не собрано. А у Вани давно был уложен чемодан. Тот самый, с которым он прилетел.
— Граф дома? — спросил Ваня. Беспечно так, даже небрежно.
— Дома. Но почему — то сердитый. То ли что — то случилось на работе, то ли… не знаю…
Ну, сердитый так сердитый. Ваня видал деда всяким и не боялся. А тем более сейчас. Не все ли равно? Так или иначе вот — вот наступит
Он хотел зайти к деду, спросить: что случилось? Может быть, утешить даже (раньше иногда получалось такое). Но Константин Матвеевич сам высунул голову из кабинета.
— А — а!.. Ну — ка ступай сюда!
Ваня удивился такому тону и пошел. Дед прикрыл позади него дверь.
— Если бы тебе не улетать завтра… я бы взгрел тебя, паршивца, не ракеткой, а чем — нибудь покрепче! И не стал был посыпать пеплом голову…
— Граф, что с тобой? — устало спросил Ваня. Он почему — то не очень удивился. Только снова
