- Он машинист - ему без билета можно.
Оксана наклонила голову, как бы разглядывая Васька:
- Не понимаешь разве, о чем говорю?
Васек вспыхнул, догадался.
- Нет, понимаю... Он давно уже... еще я не родился, - поспешно сказал он.
- Тише говори! Ищут враги коммунистов - вешают, расстреливают, живых в огонь бросают! Скажешь про кого - погубишь человека. Ненароком погубишь, строга заговорила Оксана, наклоняясь к Ваську. - Матвеич не любит, кто болтает. Болтун с предателем по одной дорожке ходят...
Васек испугался:
- Вы спросили - я и ответил.
- Не всякому отвечать - кому в ответ и помолчать. Я спрошу, другой спросит... - Она пытливо вглядывалась в лицо Васька.
Он почувствовал к ней неприязнь: 'Сама спрашивала - и сама болтуном ругается...'
- Я тебя учу, а не ругаю, - ответила на его мысли Оксана. - Матвеич тебя любит. И отец любит. А любовь от доверия... - Она положила на голову Ваську руку, пригладила назад чуб. - Лоб у тебя большой, чистый. В отца?
- Оксана! - послышался из хаты голос Николая Григорьевича. Он открыл дверь и, опираясь на палку, остановился на пороге. - А, Васек пришел!.. Что ж ты не скажешь?
- Да мы за разговором тут, слово за слово...
- Познакомились? - улыбнулся Николай Григорьевич.
- А мы и были знакомы. Он про меня слышал, я - про него. Что говорили, то и есть. Славный хлопец! - сдержанно похвалила Оксана.
Старик закивал головой:
- Ну, я рад, что он тебе понравился! Я так и думал.
Васек вздохнул.
'А все-таки она сердитая какая-то... - подумал он про Оксану. - Ее и Николай Григорьевич, видно, боится'.
Они вошли в хату.
Васек заметил, что в кухне что-то изменилось. За печкой, где были полати, стоял теперь шкаф с посудой. Он хотел спросить, кто его сделал, но подумал, что лучше не спрашивать, а то Оксана еще и любопытным назовет.
Скоро пришел Матвеич. Он был веселый, потирал руки, командовал:
- Садись за стол, командир!.. А ну, Бобик, до перелазу, живо! Живо, живо забирай свой хвост, а то дверью прищемлю! - Он закрыл за Бобиком дверь, придвинул к столу табуретку. - Ну, рассказывай! Да не бойся - Оксана своя. Кто на пасеке у Матвеича - тот свой. Чужой тут голову сломит.
Оксана закрыла окно, опустила занавеску. Васек снял тюбетейку, протянул ее Матвеичу:
- Вот тут у меня все.
- Зашил?.. - подмигнул Николай Григорьевич. - Смотри, Матвеич, зашил!
- Как надо! - важно подтвердил Матвеич, распарывая подкладку. - Комар носу не подточит!
Оксана обняла Васька.
- Рассердился на меня - и хорошо! Значит, к пользе. Значит, запомнишь слова мои, - ласково шепнула она ему на ухо.
Матвеич разложил на столе Севины бумажки.
На этих бумажках Сева записывал все, что ему удалось услышать или увидеть в штабе. Некоторые услышанные слова Малютин, затрудняясь перевести, вписывал прямо по-немецки.
Матвеич обернулся к Ваську и удивленно спросил:
- Это кто же у тебя работает?
- Малютин, - сказал Васек и, оглянувшись на Оксану, стоявшую за его спиной, добавил с гордостью: - Сева у нас немецкий язык знает!
И он начал шепотом рассказывать, какие поручения выполняет для него Малютин, как он слушает, что говорят в штабе, и передает ему, Ваську.
Над столом склонились три головы. Глаза взрослых внимательно и серьезно разбирали Севины каракули. Трубачев дополнял их рассказами:
- Фашисты собирают яйца, крупу, зерно... Говорили между собой, что на Жуковку повезут, в вагоны грузить.
Оксана выходила на крыльцо, стояла на дорожке под окнами.
С дружеским лаем промчался за хатой Бобик. Матвеич насторожился.
Васек вскочил, прикрывая ладонью листки. Оксана вошла в комнату:
- Свой.
Из кухни выглянул Коноплянко.
- Не бойся, не бойся! Это коноплянка прилетела, - засмеялся Матвеич, протягивая Коноплянко свою широкую ладонь и усаживая Васька на место. Садись, садись, хлопчик!.. А ты с чем прилетел, а?
- С лыхом чи с добыхом? - пошутил Николай Григорьевич.
- С добыхом, - всерьез ответил Коноплянке и, подвинув табуретку, сел рядом с Трубачевым. - Поклон тебе, Васек Трубачев, от твоего вожатого!
Васек задохнулся от счастья:
- От... Мити?
Коноплянко кивнул головой:
- Беспокоится о вас Митя. Велел вам передать, чтобы вы крепче держались друг за дружку. Знает, что трудно тебе, Васек Трубачев, но надеется на тебя и на всех ребят. Велел никогда не забывать, что вы пионеры и должны быть верными своей Родине.
Васек встал. Он не находил слов от радостного волнения. Коноплянко мягко улыбнулся ему и обратился к Матвеичу:
- Свежий выпуск. Осилите?
Он положил на стол листочки из блокнота.
- Осилю! Осилю! - заторопился Николай Григорьевич, разглядывая листки.
Коноплянко лег грудью на стол; на длинном, худом лице его выступил румянец, глаза засияли.
- Драгоценный материал принес...
Оксана позвала Васька:
- Иди-ка сюда! Я твою копну состригу немножко. Ишь ты, какой дядя Туман! Рыжий да кучерявый, совсем оброс! - выводя мальчика в кухню, певуче проговорила она.
Васек, взволнованный скупым сообщением Коноплянко, боясь спрашивать, медленно шел за ней, машинально оберегая от ножниц свой чуб.
Оксана сняла его руку с головы.
- Чуб твой при тебе и останется. Я за ушами колечки постригу. Садись-ка сюда. А то домой тебе скоро идти... Баба Ивга обедать наварила, коровку подоила, молочка нацедила... - Приговаривая, как над маленьким, Оксана подстригла Ваську волосы, дунула на пробор, поскребла ногтем кожу: - Чистая головка. Ступай, голубенок, вынеси волосы во двор да закинь их подальше. Ишь, золота у тебя сколько! - пошутила она, собирая с фартука остриженные кольца волос. - Ступай. Да много не думай. Порадовал тебя Коноплянко, сказал тебе слова бесценные, вот и береги их в сердце да помни: что мог, то сказал, а что не сказал, того не мог. Значит, и спрашивать не надо.
Васек зарыл в кустах свои волосы, чтоб не разлетелись по ветру, и вернулся в кухню.
- Уходить мне? - послушно спросил он Оксану.
- Уходи. Завтра придешь под вечер. За кого из товарищей ручаешься приводи. Настороже стоять будете. Понял?
- Понял.
Оксана дала Ваську горбушку хлеба, густо намазанную медом, проводила до перелаза, обобрала на его рубашке золотые волоски.
- А то на шею попадут - колоться будут, - как о чем-то очень важном, шепотом сказала она.
