так уж нескладно вышло. Пришел со своими ребятишками проститься, сейчас уезжаю. Надо им напутственное слово сказать. Вы уж простите, пожалуйста!
Ребята вскочили с мест, растерянные, огорченные. Костя вытащил из-за пазухи смятый учебник географии и засмеялся:
- Ну вот, все утро эту книжку с собой таскаю. Хотел раньше забежать, да не удалось.
- Костя, когда ты уезжаешь? Костя, куда ты? - волновались ребята.
- Подождите, вопросы потом. Сначала деловая часть. - Он перелистал учебник. - Вот, Екатерина Алексеевна, прошу и вас принять участие. Программу пятого класса по географии мы не закончили. - Костя поднял указательный палец и посмотрел на ребят: - При большом желании ребята могут и сами докончить курс, в учебнике тут все есть и очень ясно изложено. А если вы еще немного им поможете, то они вполне справятся с оставшимся материалом.
- Понятно.
- Ну, а как остальные занятия? Как идет история, арифметика, русский?
- История и русский язык меня не тревожат, а с арифметикой придется, пожалуй, повозиться. Ну ничего, справимся! - бодро закончила Екатерина Алексеевна.
Костя взял обеими руками ее руки и крепко пожал. Потом повернулся к ребятам:
- До свиданья, ребята! Уезжаю на фронт!
x x x
Под вечер этого дня маленький городок провожал на фронт своих комсомольцев. В новом военном обмундировании, статные, ловкие, они шли но улицам, четко отбивая шаг.
Светлые молодые лица их были суровы и непреклонны.
Люди стояли на тротуарах, тихие, торжественные, как на большом параде. В толпе нельзя было узнать матерей и сестер комсомольцев, уходящих на фронт, - в этот час все женщины были матерями и сестрами. Отдавая Родине самое дорогое, они смотрели вслед уходящим сухими, строгими глазами.
Над городом росла и ширилась песня, слова ее запоминались навеки:
...Идет война народная, священная война...
Рядом с комсомольцами по обочине мостовой шагала подрастающая армия ребят. Шли сборщики лома, бутылок, друзья и помощники семей красноармейцев, юные санитары и санитарки, работающие в госпиталях, шли младшие братья комсомольцев - пионеры.
В старых костюмчиках, в заштопанных и пропыленных от работы курточках, они шли, поражая сбереженными в чистоте, отглаженными красными галстуками.
Среди этих ребят шагали Васек Трубачев и его товарищи, они старались протиснуться ближе к той шеренге, где шли Костя и Миша.
Глава 19. ДОБРЫЕ ВСХОДЫ
Васек сел на стул и, уронив на колени шапку, глубоко задумался.
Жизнь стала похожа на большого колючего ежа - с какой стороны ни коснешься, все колется. Когда приходило письмо от отца, Васек радовался ему и, глядя на знакомый почерк, думал: жив. Когда же начинал высчитывать, сколько времени шло письмо, радость снова сменялась беспокойством: тогда был жив, а что- то теперь?
Прошло несколько месяцев с тех пор, как он в последний раз на вокзале обнимал отца, а всего, что пережито за это время, хватило бы на годы... Сколько хороших людей было с ним рядом! Он слышал их голоса, видел дорогие лица, всей душой тянулся к ним и горько оплакивал тех, кого уже не было в живых.
Но человек не проходит бесследно - каждый из тех, кого он знал и любил, оставил в его душе глубокий след и живую память. Так ушли из его жизни далекие украинские друзья, ушел Сергей Николаевич, Митя. Ушел голубоглазый географ Костя... И еще не успокоилось сердце, как вслед за Костей ушла Таня. Куда она ушла?
Поздней ночью сонного подняла его с кровати тетя Дуня и тихо шепнула:
- Таня уходит... Простись, Васек!
Васек вскочил, протирая глаза. Таня стояла перед ним в шинели, крепко стянутой ременным поясом, из-под новенькой пилотки блестели ее карие золотистые глаза.
- Таня! Куда ты? Таня!.. - Васек обхватил руками ее жесткую шинель. Куда ты? Куда? - бессвязно спрашивал он, уже угадывая сердцем ответ.
Таня знала и любила его мать, его отца. Она жила ними, она хранила вместе с Васьком память о счастливых днях его детства. А теперь она стояла рядом, в шинели и пилотке.
Ваську казалось, что он уже видит связку гранат за ее поясом. Ему представились непроходимые тропы в глухом, незнакомом лесу. Он вдруг понял, куда она идет, и душа его смирилась...
Они сидели долго без слов. Потом Таня, как бывало раньше, уложила его в кровать, крепко укутала одеялом:
- Поклонись отцу, Васек... Родные вы мне... Вот возьми от меня на память.
Она вынула из кармана мягкий, пушистый сверток. Развязала зубами узелок, положила на одеяло толстую девичью косу... И ушла...
В его сердце прибавилась новая тревога, новая боль - человек не уходит бесследно.
Недавно здесь жил Саша. Они вместе возвращались из госпиталя, вместе учили уроки и, засыпая, делились друг с другом всеми своими горестями. Чтобы не мешать им, тетя Дуня переселилась в маленькую комнатку, где раньше жила Таня. И мальчики допоздна засиживались вдвоем, в дружеской откровенности облегчая свою тревогу, утешая друг друга и мечтая вместе о возвращении родных. Теперь Саша ушел... Маленькая квартирка опустела... Милый, заботливый Саша как будто унес с собой теплый уют их дома. Он так умело и хлопотливо прибирал комнату, заставлял Васька мыть посуду; они вместе варили суп и к приходу тети Дуни подогревали чайник. Саша всегда знал, что кому нужно, и трогательно заботился обо всех. Когда они оба вечером возвращались домой, он не ложился спать, поджидая тетю Дуню.
- Ты знаешь, она за день так натопчется, что по ночам стонет, озабоченно говорил он. - У нее болят ноги. Надо ставить их в таз с горячей водой, это очень помогает.
И, убедив тетю Дуню опустить ноги в таз с водой, он радовался, когда она, вздыхая, говорила:
- А ведь и правда помогает, Сашенька. Спасибо тебе, деточка моя!
У Саши набралось здесь столько дел, что, торопясь к своим, он никак не мог уйти и все поучал Васька:
- Ты комнату утром прибирай. А посуду мой, как только поешь. А придешь вечером - и сразу ставь воду. Тете Дуне трудно, она уже старенькая... И вот еще что, Васек, - Саша понижал голос, - ты заглядывай в ее комнатку перед сном. Она все шьет что-то и засыпает сидя. Надо тихонько разбудить ее и свет погасить, а то, знаешь, мало ли что...
Васек удивлялся:
- Да откуда ты знаешь, что она засыпает?
- Да я ее будил не раз. Ты не забывай этого, Васек...
В последний вечер перед приездом Сашиных родных мальчики долго не ложились. Тетя Дуня тоже сидела с ними и часто вздыхала.
- Заскучает теперь мой-то, - сказала она, поглядывая на Васька, и тихо, не желая обидеть племянника, добавила: - И мне, старухе, без тебя, Сашенька, скучно будет.
- Я буду приходить к вам. Мы с Васьком никогда не разлучимся, утешал ее Саша.
- Жизнь большая - ан и разлучитесь. Кончите школу, разбредетесь кто куда... А кем же ты будешь, Сашенька? Какую профессию себе мечтаешь, сердечный такой?
- Я? - Саша густо покраснел, смутился. - Я учителем буду. Если, конечно, смогу... если примут меня!
- Учителем?
- Конечно! Я бы хотел... А если не примут меня, тогда уж... - Черные глаза Саши сделались грустными, он легонько пожал плечами. - Тогда уж хоть на ученого какого-нибудь выйду...
- На ученого? - Васек громко расхохотался. - Чудак! 'Хоть на ученого'... Так ведь ученым потруднее стать, чем учителем!
Тетя Дуня тоже улыбнулась:
- Что это ты, Сашенька, ученого к учителю приравнял?
- Я и не приравнял! Вовсе не приравнял! Ученым каждый может быть. Для этого только книги и голова нужна. Учись, учись - и будешь! А вот учителем - это не каждый. Учитель все понимать должен: и
