Мать и дочь смотрели друг на друга холодными, враждебными глазами. Потом Нюра отвела взгляд и пошла к двери.
Дел так много! Их накапливается все больше и больше. Теперь они уже начинаются с самого раннего утра. Ведь все ребята на работе! Что понимает в этом мать!..
Возвращаясь поздно вечером, Нюра с замиранием сердца слышит всегда одно и то же восклицание:
- Наконец-то!..
И пока Нюра, снимая на ходу пальтишко, проскальзывает в комнату, мать, шумно дыша, идет за ней, как грозный судья, имеющий право на угрозы, наказания и жалобы.
- В последний раз чтобы это было! И помни: если ты меня обманываешь... если все эти твои россказни, что ты ходишь в госпиталь, окажутся ложью... - Мать дробно стучит пальцем по столу, голос ее повышается до крика: - Я к главврачу пойду! Я тебя не пожалею... Я целый день как безумная мечусь по дому и не знаю, где моя дочь... Да мало мы с отцом из-за тебя пережили, когда ты на этой самой Украине застряли! Мало я ночей не спала! Неблагодарная!
Мать бессильно опускается на стул, закрывая лицо руками; крупные слезы просачиваются сквозь ее пальцы.
- Неблагодарная ты! Вот останешься без матери, вспомнишь тогда все.
Испуг и жалость охватывают Нюру. Она бросается к матери, пробует разнять ее руки, прижимается к ним лицом:
- Мамочка, ведь я не одна, ведь все ребята так! И я ничего тебе не солгала - мы все работаем.
- Кто - все? - грозно спрашивает мать. - Кто? Твои Трубачев? Вот эта самая компания, которая и испортила тебя вконец! Где моя дочь? Я ее не узнаю... То-то сюда и глаз не кажут! Стыдно им... Я на тебя все силы положила. Но ты готова на первых встречных променять родителей. Бессовестная! Тебе никого не жалко!
Нюра уже не слушает, как со слезами и возмущением упрекает ее мать, она все равно не в состоянии доказать свою правоту.
Поздно ночью, когда приходит с завода отец, в комнате родителей затевается тяжелый спор. Нюра лежит на кровати, смотрит в темноту открытыми глазами и жадно ловит каждое слово отца.
Что делать? Как быть? Может быть, папа поймет ее?
Папа все время на заводе с людьми, он понимает, что каждый должен сейчас работать изо всех сил...
Отец встает очень рано; мать, измученная ссорами с дочерью, еще спит. Нюра в одной рубашонке выбегает в переднюю, бросается к отцу:
- Папа, подожди! Поговори со мной!
- Нюрочка, дружочек, что же тут говорить? Пожалей маму, доченька... Всем трудно, и ей трудно. Война... Пойми это, Нюрочка. Ты ведь уже не маленькая... Мы все с головой ушли в работу. Иначе нельзя. А маму надо жалеть. Мама у нас больная, она за тебя все глаза выплакала. Это надо понимать, доченька. - Отец гладит Нюру по голове, смотрит на нее расстроенными, умоляющими глазами. - До войны я жил для семьи - для тебя, для мамы, а теперь у меня так много дела, я прихожу только на несколько часов домой. Ты ведь большая девочка, Нюра, ты пионерка. Ты должна понять, что у каждого из нас есть долг перед страной... высокий долг... - Отец бессильно оглядывается, ищет убедительных слов. - Вот если бы был твой вожатый - он с вами умеет разговаривать, - он тебе объяснил бы. А я вот спешу сейчас... - Отец набрасывает пальто, бегло целует дочь. - Пожалей же папу, доченька... Будь хорошей девочкой, не волнуй маму, не затрудняй собой жизнь взрослых. Я не могу сейчас разбирать ваши ссоры, я должен работать, я не могу иначе... - бормочет отец на ходу.
- Папа, папа... я тоже не могу иначе! - беспомощно рыдает Нюра и ловит руки отца, чтобы удержать его, чтобы рассказать ему, что и в ее маленькой жизни есть свои обязанности перед Родиной.
На плач Нюры выходит из спальни мать. Девочка выпускает руки отца и убегает к себе. Некому, некому рассказать, не с кем поделиться своим горем... Если бы поговорить об этом с Лидой, с товарищами! Но Нюра скрытная. Ей стыдно за родителей, ей не хочется, чтобы кто-нибудь обвинял ее мать. Она даже никогда не зовет никого к себе в дом стесняется матери. Мать может начать упрекать, сердиться, выговаривать. Разве в такой дом можно прийти товарищам? И Нюра молчит, затаив свое горе.
Дома она старается помогать матери. По утрам молча берет карточки и идет в булочную за хлебом. Она всегда ходит за хлебом в эту булочную, что на углу. Коля Одинцов тоже прикрепил там свои карточки, хотя эта булочная далеко от его дома.
Коля видит Нюру еще издали. Он занимает для нее очередь и берет сто граммов румяных, поджаристых сухарей. Коля старается не смотреть на распухшие от слез глаза подруги и, когда она выходит из булочной, неловко сует ей в руки свои сухари:
- Бери!.. Ну что ты еще... бери!
- Да нет, я не хочу! Лучше бабушке отнеси, - слабо возражает Нюра.
- Да бери, откусывай! Я для бабушки белого хлеба взял, - уговаривает Одинцов.
Они идут по улице, похрустывая сухарями. Заплаканные глаза Нюры тревожат се товарища, но он не смеет спросить, почему она плакала. Ведь Нюра все скрывает. А зачем скрывать? Ведь и Коля и все товарищи давно видят, что у нее дома как-то неладно. Недавно они все напали на Лиду: 'Почему ты не спросишь? Ведь ты же ее подруга!' - 'Я спрашивала... я двадцать раз спрашивала, но она не хочет, чтобы я знала. И вы меня не упрекайте! Я сама не знаю, что делать!' Лида сильно рассердилась на них за упреки.
- Мне скоро придется после обеда дядю Егора Ивановича на электризацию водить, - думая о своем, устало говорит Нюра.
- Давай вместо тебя я буду! - быстро предлагает Одинцов.
- Нельзя. Он со мной хочет. У него дома дочка такая же, вот он все со мной дружит.
- Нюра, - осторожно говорит Одинцов, - может, на тебя мама сердится за что-нибудь? Ты скажи нам... Может, тебе нельзя так часто из дому уходить?
Нюра молчит, и Одинцов сам пугается своего вопроса. Но уже все равно - начал так начал.
- Нюра, мы ведь все товарищи, ничего друг от друга не скрываем... Ты только скажи нам, может, мы к твоей маме пойдем, поговорим с ней... Может, Севе пойти или Трубачеву?
Нюра сразу настораживается:
- Нет, что ты! У меня... ничего особенного. Просто мама нервная - она не любит, когда я ухожу.
- Взрослые, конечно, все нервные. - бормочет Коля.
Но Нюра неожиданно твердо говорит:
- Но ты не беспокойся, я все равно буду ходить. Надо так надо. Помнишь, как в походе мы подошли к холодной, глубокой речке и все испугались, что придется ее вброд переходить, а Валя сияла тапочки и так просто сказала: 'Надо так надо'? Помнишь?
Одинцов не помнит, но из уважения к памяти подруги грустно кивает головой.
- Вот и я так теперь буду. Надо так надо! - говорит Нюра.
- Трудно тебе все-таки с родителями... - опять начинает Одинцов.
Но Нюра, готовая защищать свою семью, смотрит на него настороженно и сухо. Коля в смущении надкусывает последний сухарь и протягивает его Нюре:
- Ты не думай, я ничего не говорю... Вот возьми еще сухарь, я нечаянно надкусил... Может, брезгаешь?
- Ой, как не стыдно! - вспыхивает Нюра и в доказательство поспешно засовывает в рот сухарь. Сухарь с хрустом разламывается пополам под ее крепкими зубами. - Вот как раз! На тебе половину! - радуется Нюра.
- Здорово сломался - точка в точку пополам! - с особым удовольствием похрустывая своей половинкой, замечает Коля.
Обоим становится беспричинно смешно и весело. И до самого дома, пока рядом с Нюрой идет ее друг и товарищ, она не вспоминает больше о тяжелой размолвке с матерью.
Глава 29. ШКОЛА No 2
Бывший пустырь привлекал внимание всех жителей маленького городка. 'Школа No 2' - читали они объявление на приземистом столбике, вбитом в землю на том месте, где предполагался въезд в будущую
