предстоит выяснить расположение противника. Возьмите запасную шлюпку и отправляйтесь немедленно!' - 'Есть, капитан!' Старый ящик превращался в шлюпку, он скрипел и бешено раскачивался. Мать стучала щеткой в потолок. 'Витя, Витя! - кричала она. - Что ты там делаешь, противный мальчишка. Штукатурка сыплется с потолка'. Витя затихал, но ненадолго. 'Человек за бортом!' - вдруг отчаянно орал он, прыгая с размаху из 'шлюпки' на старый ободранный диван с торчащими из ваты пружинами. Игра разгоралась снова. Но с тех пор как началась война и любимый брат Вити ушел на фронт, мальчик забыл свои детские забавы. Слуховое окно на чердаке затянулось паутиной, и в морозную зиму Витя сам порубил свой старый ящик матери на дрова. Сейчас мысли Вити Матроса уносились к каменистым берегам под Севастополем, где сражался его старший брат - моряк Черноморского флота Николай Бобров. С побелевшим от волнения лицом мальчик жадно вслушивался в каждое слово диктора: 'Неувядаемой славой покрыли себя защитники Севастополя. Они стойко и мужественно обороняют от немецко-фашистских захватчиков каждую пядь Советской земли1...' Васек мельком поглядывал на Витю, тихонько жал его тонкие загорелые пальцы. 'Брата вспоминает...' - с теплой жалостью думал он. Сводка кончилась. Прохожие постепенно разошлись, а Витя все еще стоял и, забывшись, смотрел вверх, на громкоговоритель. Васек тронул его за плечо: - Пойдем! Витя медленно повернул к нему голову. В его глазах блестели слезы. Васек заволновался. - Витя, он вернется, твой брат, ты не бойся! - поспешно сказал он, чтобы утешить мальчика. Ресницы у Вити дрогнули, сбрасывая светлые капли слез, губы зашевелились, но он ничего не сказал, только покачал головой и вытащил из-за пазухи пачку писем, завернутых в газетную бумагу. Письма были смятые, зачитанные, с истертыми, расплывшимися буквами. Витя развернул одну бумажку и прочитал дорогие слова, написанные ему братом перед боем. Письмо было суровое, но между строк сквозила нежная. большая любовь к младшему братишке. Кончалось оно так: '...Моряки стоят насмерть. Пусть советские люди крепки надеются на нас будем бороться до последней капли крови. И ты, Витька, помни: коли не вернется твой брат, значит, смертью храбрых погиб он на своем посту. И плакать о нем, братишка, не надо. Утешай мать, береги ее за себя и за меня. Вырастешь - станешь моряком. Выйди в море, погляди на город- герой Севастополь, на прибрежные камни, политые нашей кровью, и сними, Витька, шапку перед славными защитниками-черноморцами. Был между ними и брат твой Николай...' Мальчик опустил письмо. Глаза его сверкнули гордой решимостью: - Кончу школу - стану моряком. И, если Родина даст мне какой-нибудь приказ, я не посрамлю брата! Васек с большим уважением смотрел на мальчугана, который с недетской суровостью преодолевал свое горе и твердо знал свой будущий путь. Васек с беспокойством подумал о себе. А кем будет он, Васек Трубачев? Какие-то неясные мысли тревожили его душу. Он видел себя и командиром отряда, и строителем, и геологом, но во всем этом не было того главного, прямого, раз навсегда намеченного пути, который был у Вити. Глубоко задумавшись, Васек не слышал, как Витя тихонько потянул его за рукав и что-то сказал. Он понял только, что товарищ говорит о море, где, рассекая гребни неспокойных волн, идут на врага боевые советские корабли, где на берегу бьются насмерть севастопольские моряки, где из рукопашной схватки не уйти живыми врагам... Витя говорил громко, возбужденно, и сила его слов захватывала Васька. Потом он умолк. Лицо его засветилось неизъяснимой прелестью затаенной мечты. - Уйдем в море, Трубачев! - с восторгом сказал он вдруг. - Ты не знаешь, какое море! Я вырос на берегу. Я видел высокие, как дома, волны - они выбрасывали громадные камни и разбивали их вдребезги. Но моряки ничего не боятся... Уйдем на корабль, Трубачев! Ты не знаешь, какой народ моряки! Голос Вити проникает в сердце Васька. Стать отважным советским моряком, служить своей Родине, защищать ее от врагов, стоять насмерть, как стоят под Севастополем черноморские моряки... Васек вскидывает голову. По широкому синему небу уплывают куда-то вдаль тяжелые белые облака. Чудится: в далеком, невиданном море идут на врага боевые корабли, на палубе в черных бушлатах стоят моряки, и, залитый солнечным светом, на высокой мачте реет советский флаг. - Уйдем в море, Трубачев! - настойчиво шепчет Витя. Бывает в жизни тревожный и радостный миг, когда в сердце человека зарождается мечта. Васек уже чувствует ее крылатое прикосновение. - Но ведь это еще не скоро, Витя. Нам еще надо кончить школу, - с трудом возвращая себя к своим делам, к своей теперешней жизни, рассеянно говорит Васек. - Конечно, конечно! Мы кончим школу и морское училище... Нам еще много надо учиться! - радостно подхватывает Витя. - Ты только скажи мне пойдешь? Васек крепко обнимает его за плечи: - Пойду... Спасибо тебе, Витя! Спасибо тебе... Васек не знает, за что он благодарит этого черноглазого мальчишку, но чувствует, что Витя Матрос как будто подарил ему синее море с боевым кораблем, и бушлат моряка, и будущие подвиги. Так зарождается мечта...
Глава 31. НА ПРУДУ
К вечеру работа на пустыре утихла. Рабочие расходились по домам. Свернув трубочкой фартуки и засунув их под верстак, ушли и два Мироныча. Закончил работу кровельщик и, постукивая молоточком по новенькой водосточной трубе, поджидал директора. Две женщины спешно домывали лестницу и комнату на втором этаже, предназначенную для учительской. Ребята собирали разбросанные по двору инструменты и вносили их в дом. В передней, возле сваленных в кучу дранок и обрезков, Грозный, присев перед табуреткой, кипятил на керосинке чан. Леонид Тимофеевич, выглянув из окна второго этажа, махнул ребятам рукой: - Кончайте! Кончайте! Домой пора! Васек сгреб лопаты, покрыл их брезентом и выпрямился. Исцарапанные плечи его, черные от солнца и грязи, ныли от усталости. Но сквозь эту усталость он чувствовал, что горячий призыв Вити Матроса влил в него какие-то новые силы. Казалось, все можно преодолеть в жизни. Девочки принесли в кружке воды и поливали друг другу на руки. Мазин молча взял у них из рук кружку, жадно выпил тепловатую водичку и, сплюнув, сказал себе в оправдание: - Все равно не отмоетесь здесь. Незачем и грязь разводить. Спорить никому не хотелось. Все молча отряхивали платье от въедливой известковой пыли, чистили о траву побелевшие тапки. - Вот и еще день прошел... - как-то значительно и печально сказал Одинцов. Васек поднял глаза и встретил тоскующий взгляд Петьки. - Пойдем на пруд! - бодро сказал Васек. - Там и вымоемся и поговорим. Он знал, что у всех на душе лежит тяжелый камень - беспокойство за учебу. Аккуратное посещение уроков все еще не налаживалось, каждый день кто-нибудь отсутствовал. - Надо посоветоваться, - как всегда в трудных случаях, говорил Одинцов. День уже кончался, но впереди был еще длинный вечер. - На пруд! На пруд! - оживились ребята. - Девочки, не расходитесь! - Мне домой надо, - покачала головой Нюра. - Васек, я сегодня обещала маме прийти пораньше. Она очень много занимается сейчас политучебой. Мне надо еще ужин сварить и посуду убрать, - - тихо сказала Лида. - А завтра мама работает, так, может быть... - Нет, у нас нет больше завтрашних дней. Мы можем потерять шестой класс, понятно? - Давно понятно! - буркнул Мазин. - Объявляю сегодняшний сбор на пруду обязательным! - решительно закончил Васек. Сбор! Знакомое слово всколыхнуло и сразу мобилизовало ребят, все повеселели. Петя Русаков с благодарностью взглянул на Трубачева. - Молодец! - одобрительно сказал Одинцов. К Лиде и Нюре подошел Сева Малютин. - Вы куда? - Пойдем, пойдем - у нас сбор! Сейчас Трубачев объявил! - Как? А я ничего не знаю! Мне даже не сказали! - обиделся Сева. - Да это только сейчас. Мы тоже еще ничего не знали - вдруг он говорит: сбор! - взволнованно зашептали девочки. - Давно не слышали! - усмехнулся Мазин и, так же как Одинцов, одобрительно сказал: - Молодец Трубачев! Васек шел впереди, не оглядываясь, но слышал все, что говорили товарищи. Слово 'сбор' вырвалось у него неожиданно. И теперь он сам был взволнован этим коротким и торжественным напоминанием о том, что они пионеры, что им необходима пионерская работа, что в ней есть все, чего им не хватает в их жизни и труде. В ней есть четкость, мужество, дисциплина и многое другое, что делает жизнь увереннее и проще и не дает возможности растрачивать бесполезно свое время. Еще минуту назад Васек не знал, о чем будет говорить с товарищами и как выйдут они из своего трудного положения. Но теперь он знал. Да, сбор! На нем всегда решались самые серьезные вопросы. Васек шел твердым, уверенным шагом и чувствовал, что в его товарищах тоже появились спокойствие и бодрость. В редкие часы отдыха любимым местом ребят был старый пруд. Заросший и заброшенный, он напоминал им Слепой овражек. Так же на закате в зеленой воде отражались светлые лучи солнца, так же качались над головой шумливые ветки и кричали, пролетая, птицы. Только не было затонувшей в воде коряги. Здесь, среди елок, на темном берегу, как случайная гостья, гляделась в пруд нарядная белая береза. На ее нежном стволе чернели вырезанные Мазиным буквы: 'Р.М.З.С.'. Л около бывшей землянки, широко раскинув разлапистые ветки, крепко сидела в земле старая ель. Нет, это не был Слепой овражек! По краю пруда не рос густой орешник, здесь не могли спугнуть ребят чужие, страшные шаги... Но в густой тени, у заросшего пруда, вставали в памяти дорогие, знакомые лица, и чудилось, что протянешь руку - и опустишь ее на теплое загорелое колено сидящего рядом Генки, а закроешь глаза - и стоит перед тобой в шапке-кубанке Игнат, крепко сведены у переносья черные брови... А из-за спины Игната выглянут серые выпуклые глаза Федьки... И Грицько протянет через головы товарищей крепкую ладонь: 'Здорово, хлопче, давай твою руку...' А то вдруг покраснеет вода на пруду, и почудится
