— Так скажи, — настаивал отец, — продавать корову или распрощаться с мечтой о лошади?
Ваня перевел глаза с отца на мать. Губы ее дрожали, глаза были полны слез.
— Ваня опустил голову, не мог вынести горького взгляда материнских глаз. Потом посмотрел на отца и решительно сказал:
— Я пойду работать. Не буду даром есть твой хлеб.
— Куда? Куда пойдешь? Помещик будет набирать рабочих с весны. Дорожные работы на зиму прекратили. Город далеко. Куда пойдешь? Да и по-фински говоришь пополам с русским… Так лошадь или корова? — снова спросил отец.
— Не знаю, — устало ответил Ваня.
— Продадим корову, — хлопнул отец ладонью по столу.
Мать закрыла лицо фартуком и выбежала из кухни.
За окнами послышался скрип телеги. У крыльца заржала лошадь.
— Кого это бог принес? — спросил отец, вставая. Открыл дверь.
— Эйно! — воскликнул Ваня. Он захлебнулся от радости.
А за Эйно шли два парня.
— Добрый вечер! — приветствовал Эйно и хлопнул Ваню по плечу. Это был дружеский жест. — Принимай, хозяин, груз. Куда сложить мешки?
— Какие мешки? — спросил отец, подозрительно поглядывая на двух молодых парней, что стояли сзади Эйно.
— Мешки с пшеницей. Шесть мешков.
— Откуда?
— А вот кто прислал, пожелал остаться неизвестным.
— Сколько я должен? — засуетился отец. Ничего.
— Ну это ты брось. У меня деньги есть, на лошадь коплю.
— Знаю. Когда будет лошадь и хороший урожай, тогда отдашь пшеницей. Это тебе в долг. Бессрочный.
Парни свалили на кухне мешки. Отец вытащил из-за пояса пуку — обоюдоострый нож, распорол мешок; все еще не веря, стал коричневыми заскорузлыми пальцами пересыпать с руки на руку зерна.
— Мать! — кликнул он жену. — Иди, не будем больше спорить — лошадь или корова.
Эйно хлопнул себя по куртке, взметнулось облако мучной пыли.
— Нам надо бы в баньку после такой работы? Можно?
— Пожалуйста, я пойду затоплю, — предложил отец.
— Ну нет, мы сами справимся. Пойдем, Вяйно, с нами. Микко уедет обратно на лошади, а мы со Свеном помоемся. Всласть помоемся! Скоро не ждите.
— Ледок уже на озере. Возьмите мотыгу — лед прорубить, — предложил отец.
Ваня надел куртку, вскинул мотыгу на плечо, мать сунула полотенца.
— Мыло и мочалка в бане на полке, — сказала она. — И веники там в предбаннике.
Молодые люди ушли, Дружок увязался за ними. Коля подошел к мешку, набрал пригоршню зерен и отправил себе в рот. Половину просыпал на пол.
— Разве можно так обращаться с хлебом? — попрекнула мать и, нагнувшись, стала собирать зерна с пола.
— Мир не без добрых людей, — сказал отец. — Но за какие заслуги и кто нас наградил?..
Молодые люди вышли на улицу. Свен снял с телеги мешок поменьше, чем с зерном, и взвалил себе на плечи.
— А это что? — спросил Ваня.
— Увидишь, — ответил Эйно.
Разламывая башмаками ледок на лужах, молодые люди спустились вниз, по мосткам прошли в баню. Ваня засветил керосиновую лампу.
— Ты, Вяйно, — обратился Эйно к Ване, — займись котлом, а мы со Свеном начнем работать. Пар не напускай.
Растопить печь под котлом дело десяти минут. Дрова уже были наложены и лучина нащипана. Ваня поджег ее. И вошел в баню.
Эйно сидел на нижней полке. Свен вынимал из мешка пачки бумаги и бутылочки с тушью.
Эйно встал, подошел к Ване и, положив ему руку на плечо, сказал:
— Теперь я знаю, что ты настоящий парень. И вот мы со Свеном хотим задать тебе несколько вопросов. Знаешь ли ты, кто такой Антикайнен?
— Тойво Антикайнен? — переспросил Ваня.
— Да.
— Ну кто же не знает Тойво Антикайнена, финского революционера, комиссара Красной Армии, героя гражданской войны! Комсомольцы из нашей школы ходили в лыжный поход по пути Антикайнена, по которому он пел свой лыжный отряд против белогвардейцев на Кимас-озеро. Тойво за свои воинские подвиги награжден боевым орденом Красного Знамени. А два года назад в наших газетах писали, что Тойво арестован и заключен в тюрьму. У нас был пионерский сбор, на котором мы требовали освободить Антикайнена. Его освободили? — Ваня волновался.
— Нет. Над Антикайненом идет суд. Прокурор требует смертной казни. Жизнь Тойво в опасности. Во всех странах мира рабочие требуют свободы Антикайнену. И прежде всего за его жизнь должны бороться мы — финны. И ты тоже.
— Я готов. Что я должен делать?
— Мы будем писать листовки, будоражить души людей, требовать свободы Антикайнену. Листовки нужно будет расклеивать на перекрестках дорог, в соседних селениях. Раздавать на рынке… Ты готов вступить в борьбу за жизнь Антикайнена? — спросил Эйно.
— Да, всегда готов! — Ваня вскинул в пионерском салюте руку.
— Ты сумеешь молчать?
— Да, — твердо ответил Ваня. — Я буду хранить это в тайне.
— А если попадешься с листовками и тебя будут допрашивать и будут бить, ты не выдашь товарищей?
— Нет. Я буду так же тверд, как сам Антикайнен. Клянусь!
Эйно и Свен пожали Ване руку.
Сердце Вани бешено колотилось в груди. Лишь бы ему поверили!
Доверие товарищей, как дорого оно! И он этого доверия хотел лишить Эйно. Страшно подумать.
— А ты меня простил? — спросил тихо Ваня.
— За что? — удивился Эйно.
— За то, что я плохо подумал о тебе.
Эйно взъерошил волосы на голове.
— Мы долго изучали друг друга. Я рад, что поняли. Поверили друг другу. Итак, начнем… Пиши: 'Свободу Антикайнену'.
Ваня старательно вывел крупно: 'Вапа Антикайнену'.
Эйно нахмурился:
— Ты сделал в двух словах две, даже три ошибки. Две грамматических и крупную политическую.
Ваня недоумевал.
— Ты написал 'Удочку Антикайнену'. А мы требуем свободы. 'Удочка' пишется 'вапа', а 'свобода' — 'вапаа'. Ты поставил на конце русское 'у'. Это политическая ошибка. Ты пишешь по-фински, а думаешь по- русски. Газетчики сорвут такую листовку, сфотографируют, напечатают в газетах и будут утверждать, что эти листовки писались в Советском Союзе, а не в Финляндии. Что писали их русские. Ни один финн не напишет на конце 'у'. Будут кричать, что свободу Тойво требуют русские, а не финны.
У Вани запылали щеки.
— Первый блин всегда комом, — сказал по-русски Эйно. Он очень любил поговорки.
Теперь Ваня старался и по нескольку раз проверял текст, прежде чем положить в пачку. А горка
