— Валя, а ты разве в седьмой учишься? — спросила мама.
— Да.
— Это не у вас перед новым годом десятиклассница родила?
Пожалуйста, зонд пущен!
Странно, что именно вот такие любовно-свадебко-родильные разговоры вспыхивают вокруг меня в последнее время на каждом шагу. Тут не хочешь, да задумаешься об отношениях между мужчинами и женщинами. Но одно дело думать, другое — говорить… Я кинул испуганный 'взгляд сперва на маму, потом искоса на Валю, которая, ничуть не смутившись, отозвалась:
— У нас… Ох, и шума было!
— Еще бы!
— А почему? Родила она не просто так.
— Просто так никто, Валюша, не рожает!
— Ну, я имею в виду, что у нее есть муж, одноклассник. Не настоящий, конечно, муж, а друг. Они пока не расписаны, но вот-вот. И у них любовь. —
Мама гмыкнула. — Вы не верите, Римма Михайловна, что в десятом классе может быть любовь?
— Почему же, верю. Любовь может быть и даже необходима. Но у любви есть ступеньки, лестничные площадки, этажи, наконец! Любовь — это, если угодно, небоскреб, на который нужно умело подняться! — выговорила мама и повернулась к отцу. — Алексей Владимирович, это правильно по-инженерному?
Чуть пожав плечами, папа ответил:
— По-инженерному-то правильно…
— Ой, не знаю! — горячо вздохнула Валя, прикрыв ладонью глаза и тут же убрав руку. — По-моему, если любовь это небоскреб, то, пусть это и неправильно по-инженерному, никаких там ступенек и этажей нет, а молниеносный лифт: раз — и на крыше!
— Да-да, — вроде бы поддакнула мама, — так и эти ребятки решили: раз — и на крыше, два — и ребенок!
— А разве это плохо — маленький гражданчик? — удивилась Валя.
— Гражданчиков выращивают граждане, а не зеленые стручки, у которых едва проклюнулось чувство, первенькое, чистенькое как в него — бух! — пеленки и горшки!.. Глупо, отвратительно и дико!.. В голове сквозняк с транзисторным свистом, танцульки, хиханьки да хаханьки, а на руках ребенок. Это нелепость! И этот мальчишка вот-вот, зажавши уши, и без оглядки удерет от своей возлюбленной! — сурово закончила мама.
Валя потупившись сказала:
— Да, он на время вернулся к своим.
— Уже? Вот видите!
— Это чтобы десятый закончить, — торопливо и неуверенно пояснила Валя.
— Ага! — воскликнула мама. — Ему, значит, надо десятый закончить, а на нее плевать?.. Вот так она, дитя в квадрате, и останется на бобах: с ребенком, без мужа и без образования!.. Далеко ходить не надо, вон, под нами, юная клушка сидит! Девочка, цветочек, а уже мать-одиночка! — Словно специально дождавшись этого момента, чтобы образней подкрепить мамину мысль, у Ведьмановых заиграло пианино. — Пожалуйста, тоску разгоняет!.. А вашей совсем худо. Ну, куда она теперь с девятью классами, с этим огарком?
— У вас, Римма Михайловна, очень мрачный взгляд на жизнь, — тихо сказала Валя.
— Не мрачный, Валюта, а точный!
Мне был до стыда неприятен этот спор, я силился вмешаться, но не находил никаких контрмыслей и спасительно глянул на отца. Его, наверно, сейчас беспокоил не столько любовный небоскреб, сколько треснутые цокольные панели, из-за которых ему грозила тюремная решетка, но тем не менее папа, кажется, внимательно слушал разговор. Поймав мой тревожный взгляд, он кивнул мне, постучал вилкой о блюдце и сказал:
— Нет-нет, Римма Михайловна, именно мрачный! Хотя бы потому, что вы не даете нам супа.
— Ой, простите! — Мама смягчила лицо. — Вечные вопросы!.. Отец, неси супницу!
— Я, мам, принесу!
Опасность миновала. Не знаю, что там вывела для себя мама, но я, несмотря на отвращение к этому зондированию, вывел, что Валя молодец, не сдалась! Я подхватил фарфоровую супницу и на радостях чуть не хряпнул ее об косяк.
Стол уже очистили для больших тарелок. Валя встала, чтобы помочь разливать суп, но мама усадила ее, говоря, что, мол, будь уж сегодня настоящей гостьей, а вот в следующий раз… И после короткого многозначительного молчания вдруг с поправдешней серьезностью упрекнула меня за то, что я не могу натренировать своего Мёбиуса-бездельника выполнять какую-нибудь кухонную операцию — вот хотя бы орудовать поварешкой, а то он только по телефону горланит.
— Куда мне, с огарком! — буркнул я.
— Знаю, над чем ты подтруниваешь! Мол, мать лирику развела, а мы физику! У нас в туалетах музыка играет!.. А я вам и как физикам сделаю вливание, хотите?
— Ты нам — по физике?
— Да.
— Я сдаюсь! — быстро сказала Валя.
— Ну-ка!
— Пожалуйста. Только есть не забывайте. — Она налила себе последней и села. — У одной моей пациентки, старушки, в желудке нехорошая опухоль, не при еде будь сказано…
Оперировать не дается — зарежут, говорит, чтобы пенсию не давать. Вон, говорит, Нюрка Савкина легла под нож, зарезали, а пенсию ее кто-то в карман положил. Словом, оперироваться — ни в какую!
— У нее рак? — горько спросила Валя, щупая свой живот.
— Да.
— Ужас! — выдохнула Валя. — И не знают, как лечить?
— Знают. Существуют лучи, которые убивают злокачественные клетки, но они же убивают и здоровые. Как спасти человека?.. Физическая проблема. Спасайте, физики!
Я тут же предложил:
— Сделать укол, чтобы здоровые ткани не боялись лучей!
— Такого препарата нет.
— Вывести желудок наружу! — торопливо, точно больная умирает на глазах, сказала Валя.
— Это опасная операция.
— А если сперва слабую дозу, а потом… — вслух подумал я, но сам же отверг идею.
— А через пищевод? — неуверенно спросила Валя.
— Все равно заденет ткани.
— А-а! — вдруг воскликнул я и аж вскочил, размахивая ложкой. — Надо пустить лучи рассеянным пучком, неопасным, а линзой сфокусировать их в желудке, на больном месте!
Мама, спокойно хлебавшая суп, перестала есть, удивленно вскинула брови, потом не спеша дожевала и сказала:
— Верно.
— Ура-а! — крикнул я.
— Ура-а! — подхватила Валя.
— Ура! — коротко поддержал папа.
Я был на седьмом небе, как будто действительно спас неведомую бабушку, а заодно и себя, и Валю, и всех пятнадцатилетних вообще. Нет, уважаемая Римма Михайловна, восемь классов — это все же вам не свечной огарок!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
