«Древние достигли свободы и, следственно, счастья стезёю Природы: чистым, природным влечением души человеческой. Новейшие народы идут к счастью грязною дорогою: выгодами эгоизма и корысти. К стыду рода человеческого, может быть, надобно признаться, что путь новейших народов вернее, да теперь другого и существовать не может — вернее и прочнее: созданное на их неблагородных основаниях стоит, как кажется, твёрже».
Книга Н. И. Тургенева имела в России большой успех, пришлось даже на следующий год выпустить второе издание: вот до чего хотелось русской “элите” вести народ к счастью «грязной дорогою». Однако после декабрьского восстания книга подверглась гонению: её разыскивали и отбирали.
Откуда у Н. И. Тургенева появилось такое желание пропагандировать жизнь в кредит, к тому же потенциально —
Суд приговорил Тургенева к смертной казни, но государь повелел, лишив его чинов и дворянства, сослать вечно в каторжную работу.
Н. И. Тургенев, как и все декабристы, боролся против крепостничества, но жил за рубежом за счёт продажи родового имения вместе с крестьянами его братом в 1835 году. Ему было разрешено вернуться в Россию в 1857 г. по амнистии — уже после смерти Николая I. Вот какой был реформатор — лицемер, как и некоторые другие декабристы.
Можно, без всякого сомнения, сказать, что декабристы работали сознательно или безсознательно на цели Ордена иллюминатов.
Интересная информация о декабристах есть на православном сайте [155]:
«Разумеется, большая часть вышедших на Сенатскую площадь офицеров, не говоря уж о солдатах, вряд ли понимала, что начало более или менее длительных революционных беспорядков в столице приведёт, прежде всего, к падению оборотов местной торговли и производства и повальному бегству капиталов из страны, но руководители восстания не могли этого не знать.
Знали они и о серьёзном расстройстве государственных финансов России, вызванном не только опытами министра финансов Д.А. Гурьева с фритредерскими таможенными тарифами 1818–1820 годов, но и экономическими последствиями наполеоновских войн, в частности, эхом наполеоновских фальсификаций русских бумажных денег (Министерство финансов изымало из оборота и безвозмездно уничтожало такие фальшивки до конца 1830-х годов). К росту государственного долга вело и продолжающееся падение мировых цен на основной предмет русского вывоза — хлеб. Между прочим, динамика этого падения была предопределена уже в 1815 году, когда английский парламент, видимо, желая «отблагодарить» своего верного союзника по антинаполеоновским коалициям, принял знаменитые «хлебные законы». Ориентированные на поддержку национального сельхозпроизводства и крупного землевладения, эти законы не только закрыли английский рынок для русского зерна, но и разорили сотни русских поставщиков. Падали и другие доходные прежде статьи русского сырьевого экспорта: лён, пенька, лес и чугун. На смену русскому льну и льняным полотнам Англия всё в больших количествах ввозила сначала на свой, а потом и на континентальный рынок индийский, а затем и американский хлопок. Пеньку же, в мировом производстве которой Россия предшествующего столетия была фактически монополистом, постепенно вытесняет индийский, обработанный в Шотландии, джут. Что же касается российского производства чугуна, развивавшегося во второй половине XVIII века так быстро, что его рост обгонял порой даже английские производственные показатели, то вторая волна индустриализации в Европе уже в начале 20-х годов XIX загнала эту перспективную экспортную отрасль отечественной экономики в длительную стагнацию. Экспорт русского леса также постепенно переставал приносить прежнюю прибыль. Мировая металлургическая промышленность, поднявшаяся на восточноевропейском древесном угле, с начала XIX века массово переходит на английский кокс, а бесхозяйственная экстенсивная разработка русских лесных ресурсов в XVIII веке уже в 1820-х годах приводит к серьёзному удорожанию стоимости леса и его транспортировки, что в условиях развития международной конкуренции стран — экспортёров леса равнозначно дальнейшему сокращению русского лесного экспорта и потере традиционных рынков сбыта. …
В целом, понижение цен на сырьё сократило стоимость русского экспорта в период 1817–1824 годов почти в 12 раз. Это было почти равносильно экономической катастрофе. Её источником некоторые авторы считают не только последствия стихийных экономических процессов, но и сознательную экономическую политику мировых финансовых центров, направленную против интересов России. Один из богатейших людей России В. А. Кокорев прямо писал о настойчивой финансовой войне Европы против России, в результате которой, по его утверждению, «мы потерпели от европейских злоухищрений и собственного недомыслия полное поражение нашей финансовой силы».
Только в период с 1826 по 1833 годы николаевское самодержавие, хотя и с большими потерями, выиграло не только русско-персидскую (1826–1828) и русско-турецкую (1827–1829) войны, но и подавило польское вооруженное восстание (1830–1831), временно усмирило сепаратистов Кавказа (движение Кази- Мухаммеда и националистический заговор в Грузии) и надолго восстановило разрушенную систему коллективной безопасности в Европе (Мюнхенгрецкое и Берлинское соглашения, 1833) и на Ближнем Востоке (Ункяр-Ескелесийский договор, 1833).
… Ход событий 14 декабря в Санкт-Петербурге наглядно демонстрирует, что с ослабевшим и дезорганизованным аппаратом александровского самодержавия боролись, в сущности, порождённые им самим, столь же слабые и дезорганизованные противники.
В итоге выступление декабристов вызвало укрепление и ужесточение именно той силы, которую они собирались уничтожить. Самодержавие проявило себя как власть, не только традиционно поддерживающая, но и активно наводящая общий порядок, укрепляющая его как чрезвычайными полицейскими акциями, так и новыми политическими институтами. Переживавшее кризис общество в этот момент вряд ли осознало, что получило именно тот стройный военно-полицейский, чрезвычайный порядок управления, о котором оно «мечтало» в последние годы непредсказуемого правления Александра I. Только установили этот порядок не победившие «освободители»-заговорщики, а «реакция», то есть правительство Николая I и лично император. Те же, кто претендовал на руководство обновленным государственным (и в том числе репрессивным) аппаратом, стали его первыми жертвами.
Любопытно, что самодержавие вскоре после восстания без лишней огласки фактически инициировало процесс передачи значительной части своих властных полномочий как реформированным, так вновь сформированным государственным органам, исполнявшим главным образом надзорные и карательные функции. Так что и в этой области намерения части заговорщиков, как это ни парадоксально звучит, сбылись. Что было решительно отвергнуто Николаем I, так это немедленные и резкие социальные преобразования, а также конституционно-парламентский путь создания законов и организации управления. Разумеется, разбуженная и напуганная в конце 1825 года правящая элита Российской империи спасала не только «старый порядок», но и саму себя, но, надо признать, она имела для этого все основания.
Что же касается методов защиты порядка, выбирать их почти никогда не приходилось ни революционерам, ни их противникам. Чем тяжелее была кризисная ситуация, чем более угрожающим для России казалось её дальнейшее углубление, тем более резкие и жесткие, часто даже кровавые меры вынуждены были предпринимать как высшие, так и местные власти, какой бы идеологией они ни руководствовались».
Из этой статьи видно, что Англия заранее готовилась к свержению власти в России, к свержению монархии по целям иллюминатов, принимая различные экономические и политические меры, которые привели к ослаблению экономики России и созданию благоприятных условий для заговорщиков.
Известно, что многие негативные оценки личности Николая и его царствования исходили от А. И. Герцена. Герцен в 1847 году вместе с женой, матерью, двумя приятелями, а также слугами приехал из России в Париж, который он считал столицей цивилизованного мира. В 1848 году, когда в Европе одна страна за другой оказались охваченными революцией, Герцен стал заниматься революционной деятельностью, соответственно, против России. Царское правительство потребовало его возвращения, но
