общалась – а в основном это была женская аудитория, – легко и естественно принимали эти правила беседы или, если точнее, игры, и шли к маме поплакаться по причине множества собственных житейских проблем. Очень разными проблемы были и очень одинаковыми, такой вот смешной жизненный парадокс: муж пьет, сын хулиганит, замуж выйти не получается, на работе начальник пристает с глупостями…
Бессмысленно перечислять, имя этим проблемам – легион. Но мама легко справлялась с легионом. Она и смысла этого иностранного слова не ведала. Но ведь без сбоев работала ее личная «скорая помощь», отсюда и благодарность народная в виде дефицита. Стоит к месту напомнить, что дефицитом в то время… или в это время, для Легата так и выходит… было практически все ежедневно нужное. Мама, ясное дело, никаких взяток не давала, за все всегда платила исправно и по ценнику, но, стоит добавить до кучи, ей никто подарков и не делал. Просто в голову никому такое кощунство не приходило. Или понимали: скажут – это вам подарок (к примеру, дефицитная курица…), и мама развернется, уйдет и больше никогда с этой дарительницей даже здороваться не станет…
Время такое было – компанейское. Человек человеку – друг, а не волк, неправ древний комедиограф, а программа родной и вовсю живой здесь партии – права.
Да, еще к месту. Маминой аудиторией всегда были женщины. Мужиков Легат там не помнил.
– Но это ему лично, – настаивал Легат не потому, что опасался вскрытия конверта – нет, знал он, в семье никто никогда не лез в жизнь и тем более секреты другого! – но потому, что хотел услышать мамин голос. Он понял сейчас, что не забыл его, а ведь думал, уверен был, что не помнит голоса ни маминого, ни отцовского. Или помнит, но – теоретически, а представить – увы!
А вот и не увы. А вот и память ожила…
– Здесь личные письма не вскрывают и не читают. – Голос мамы стал железным – таким, какого боялись окрестные милиционеры и дворники. – Сказала: передам. Все у вас?
– Все. Спасибо. Извините…
Может, он еще чего-нибудь наговорил бы, но мама захлопнула дверь. Перед носом. В его родном доме, как помнил Легат, не любили вечерних, да и вообще неожиданных пришлецов. Дом был крепостью, и вот эту аксиому установил отец, который, в отличие от мамы, стал к старости абсолютным бирюком…
И Легат безропотно ушел. Все-таки по-дурацки радостный. Хотя радости объяснение имелось. До сих пор его не сильно разнообразные перемещения по прошлому не вызывали у него положенных для оных путешествий чувств. Восторга, например. Или удивления хотя бы. Или ужаса, или гордости, или страха. И далее – по списку… Все было знакомым, приятным, любопытным, но – не родным. Хоть умри! А тут…
Он оборвал себя: не время и не место анализировать содеянное. Хотел эксперимента – сделал его. А за результатами, извините, – в другое место и в другое время. Легат – тот, кого в квартире не было, который всегда шлялся в свободное от учебы и спорта время где ни попадя, – вернется домой часам к одиннадцати, к полдвенадцатого, увидит на своей чуть пахнущей нафталином тахте (она же – хранилище зимних вещей летом) почтовый конверт, разумеется, вскроет его и прочтет. И, не исключено, выкинет в мусорку. Или не выкинет. Или что-нибудь где-нибудь екнет – в животе, например, – и он сохранит его. Лет на сорок, к примеру…
И тут же остановил себя: размечтался, фантаст гребаный! Что-то не припоминается наличие в твоей жизни каких-либо конвертов с какими-либо письмами. Малопонятными для юношей. Или более-менее понятными – по тексту, но по смыслу – увы! Но разве в семидесятые годы мало было сумасшедших?.. Вот один нечаянно и ткнулся в родную дверь…
Короче, не помнил Легат в своей послешкольной, послеинститутской и прочей жизни никаких писем с малопонятными текстами. Никто ему никогда не писал. И он ни с кем не переписывался. Не любил он эпистолярный жанр и по сей день не любит, хотя ему один раз в рабочий день приходится подписывать десятки казенных ответов на десятки совсем не казенных писем… Но не он их читает, не он на них отвечает, есть на то квалифицированные и толковые работники, которые пока Легата не подводили: жалоб на ответы из Конторы не было.
А об этом, с позволения сказать, послании из будущего…
Сказка на то сообщает: забросил старик в море невод и ни хрена не вытащил. Проехали!
А сходил не зря!
Маму повидал…
Пожилой-пожилой мама была. Живой…
Только кому об этом расскажешь? Для жены он – государеву лямку тянет, из города в город мотается. Для сына?.. Да сын скорее всего и не ведает, что папашка вообще куда-то отбыл из Столицы…
Короче, сам себя порадовал, сам себе и рассказывай.
А если бы бабочка, то есть ее «эффект» действовали – мгновенно обрел бы в памяти: как же, имелось письмо, помним! Валялось спокон веку! Да и по сей день где-то в ящиках лежит! Но не действует, не было, не валялось, не лежит! Нет никакой бабочки, сто раз говорилось уже…
6
Гулянье по родному Проспекту закончилось ровно в тот момент, когда мама закрыла перед ним дверь. Смотреть здесь и вспоминать нечего. Лучше всего ехать к Харону, даже не заморачиваясь вызовом авто из Конторы: такси, вон, по Проспекту бегают с зелеными огоньками, – вернуться домой и лечь спать. Один день отдыха всего, спасибо Очкарику!..
Он перешел на другую сторону Проспекта – был наземный пешеходный переход прямо от угла его старого дома к углу дома напротив, где имел место «Гастроном». Любимый магазин мамы.
У «Гастронома» оказалась стоянка такси, чего Легат не помнил.
– Куда поедем? – спросил таксист, включая счетчик.
И Легат для себя самого неожиданно ответил:
– В Центропарк. К главному входу.
Он пока не знал, зачем ему в Парк. Но он знал, что узнает, когда приедет.
Когда доехали до главного входа, на счетчике натикало рупь тридцать. Из мелких денег у Легата были только десятки, десятку он и протянул, получил сдачи восемь рублей и несколько монеток и сказал водителю:
– Спасибо.
К его удивлению получил аналогичный ответ.
И вышел из машины, мучаясь фантастическим несоответствием цен Здесь и Там. Там этот маршрут ему стоил бы минимум две сотни. А то и три – смотря какая машина. Хотя и пенсия у отца была ровно сто двадцать рубликов. Сравнивать не просто бессмысленно, но и вредно.
Вывод-то один напрашивался: жили куда хуже, но зато куда стабильнее. Желающие могут выбрать…
К желающим Легат не относился, купил в кассе Парка входной билет и, как писалось в старых романах, ноги сами понесли его по левой аллейке к стеклянному параллелограмму знаменитого в данное время кафе «Четыре времени».
Легат понял, зачем ехал в Парк.
Народу у входа было несчетно. Двери закрыты, никого не впускали.
– Кто сегодня играет? – спросил Легат у парня лет двадцати, рядом с которым стояла девчушка помоложе, в зеленой мини-юбке, в белой шелковой блузке и почему-то с розовым шарфиком на шее.
– Сегодня еще и поют, – ответил парень старому козлу. Или еще не было такого определения?.. – «Шуты».
Бог ты мой! Живы еще, голубчики! А он и не помнил толком эту группу – одну из первых запевших нечто, слабо похожее на рок. Но похожее. И не настала еще пора массовых гонений на отечественных «рокеров» – именно так, в кавычках, считал Легат, поскольку никакого рока у нас толком не было, а была всегда только бардовская песня, игравшаяся с претензией на рок-н-ролл. И дай им бог! Так он думал. И готов был доказывать это где угодно и кому угодно. Хоть Верховному!..
Хотя Верховный, полагал Легат, склонялся к бардовской песне…
Песен «Шутов» Легат не помнил, хотя о группе в свое время знал.
Он в эти годы больше увлекался джазом и надеялся, что попадет сегодня именно на джазовый «сейшн», потому что «Четыре времени» славились, как гнездо тоже не слишком легитимного джаза. Не легитимные джазисты в стране были – супер! И на мировом уровне – тоже, по сей день считал Легат. Он отлично
