ехидный Ватсон. А потом они произносят слово «Колдхарбор лайн». Снимали фильм, конечно в Ленинграде (???), но название улицы произносят внятно. А потом Тадеуш Шолто показывает героям свой дом, который называет «оазисом искусства среди мерзостей Южного Лондона».
– Так прямо и сказал? – возбудился Колин.
– Ну да.
– Так это же про нашу мастерскую! Оазис искусства среди мерзостей Южного Лондона!
– Ну какой у нас оазис, – сказал я. – Что за окном, то и у нас, внутри. Вот Крис навозом рояль мажет, а про друтих наших соседей и говорить боюсь.
– Искусство теперь такое, – осторожно сказал Мэлвин. Он недолюбливает современное искусство, предпочитает изображать котов и кошек, художник он традиционный до зевоты. Однако, понимая реальность, избегает прямых обвинений. – Теперь так принято, mate. Всем нравится.
Тут я рассказал им про 2-й Войковский проезд, про пьяного Василия в лифте.
Понять метафору ребятам было трудно, поскольку в Лондоне крайне мало лифтов. Однако пару лифтов они все-таки видели, и, наморщив лбы, думали над моими словами.
– А кто мешал этому Бэзилу, – спросил Колин, – пойти домой спать?
– Никто не мешал, он сам решил на лифте кататься.
– И людей будил, son of bitch! – сказал Мэлвин.
– Но, понимаешь ли, он и сам тоже не спал.
– Какая разница! Мне плевать, что он не спал!
– Я вот думаю, что Бэзил в лифте – это образ современного художника. Понимаешь, Мэл, искусство, оно же обязано будить людей. Бэзил работал для всех.
Мэлвин покосился на свои рисунки с котиками.
– Будить?
– Ну да, не дать людям уснуть!
Мэлвин засопел и убрал своих милых котиков в ящик. Он вообще относится ревниво к своим рисункам.
– Я думаю, – вставил Колин свои соображения, – что жильцы на двенадцатом этаже отлично спали. Бэзил ведь мог разбудить только те этажи, мимо которых он катался, не так ли? – Колин вообще ужасный педант. – А с верхнего этажа он сразу же уезжал вниз. Полагаю, наверху никто и не проснулся.
– Искусство, – сказал я, – приобретается жильцами верхних этажей, а будить оно обязано жильцов внизу.
– И зачем только эти лифты, – мрачно сказал Мэлвин, – мы вот с лестницами живем.
– Когда здание большое, лифт все-таки нужен, – заметил Колин.
– И потом, это же образ искусства, понимаешь? Символ! – сказал я.
Мэлвин молчал, я думал, он меня совсем не понимает.
Потом он произнес:
– Символ?
– Ну да, символ.
– Одна надежда, что лифт застрянет.
– Как это лифт застрянет?
– Придет электрик и вырубит свет к чертовой матери.
– Электрик?
Мэлвин показал пальцем наверх.
Возможно, он имел в виду Бога.
Мелвин отвечает на вопросы
Он стоит передо мной, большой, толстый, лысый, с огромным бутербродом в руке.
– Мэл, – говорю я, – а некоторые читатели не верят, что ты есть на самом деле.
– Crazy bastards, – говорит Мэл. – Ну, конечно, я есть!
– Ты настоящий?
– Еще какой настоящий!
– А некоторые читатели думают, что я тебя придумал.
– Bloody hell! Так хорошо ты не смог бы придумать!
– А ты хороший?
– Not bad, mate, not bad!
– А они думают, что жадный, много ешь…
– Greedy bastards, им жалко сосисок?
– Знаешь, я хочу, чтобы ты сам рассказал о себе – а то получается, что все время я за тебя говорю. Можно, я буду спрашивать, а ты – отвечать?
Мэл садится на свой большой стул, морщит лоб, огромная лысина собирается складками. Колин и Меган садятся позади него.
– Много у тебя вопросов? Нам бы успеть до ланча… Ну, спрашивай.
– Скажи, я прав, когда называю тебя голосом народа?
– Да, дружище, прав.
– И ты знаешь жизнь?
– Насмотрелся всякого, это точно.
– И, когда ты говоришь – могу я считать, что говоришь за всю Англию?
– You may, indeed!
– Тогда скажи, что ждет Британию в ближайшие четверть века? А то некоторые астрологи говорят, что она потонет.
– Все станет лучше через два-три года, – Мэл хитро щурится. – Я обещаю, все станет хорошо. Люди будут уважать друг друга, перестанут наживаться за счет других. Вернутся времена братства.
– Ты уверен?
– Точно говорю. Ведь проблема в чем? У человечества очень скверные лидеры. Надо избавиться от врунов, воров и диктаторов. Надо делиться энергией, газом, нефтью. Вообще надо всем делиться. Вот и все.
Я подумал, что сам Мэл не очень охотно делится – например, зарплату Меган платит неаккуратно. Но промолчал, а вместо этого спросил:
– Мэл, ты случайно не социалист?
– Нет, но однажды чуть не стал коммунистом.
– Расскажи.
– Потом расскажу.
– Ладно, подожду. А пока скажи: ты патриот?
– Я считаю, люди должны гордиться своими родными, своими родителями, своей страной. И флагом надо гордиться, нашим Святым Георгием.
– Так, Святым Георгием или Юнион Джеком?
– Георгием, дружище. Но и Джеком тоже.
– А что ты будешь делать, если на Англию нападет злобный враг?
– Что я буду делать? – Мел озирается, высматривает, откуда придет враг, – Я пойду в ближайший паб, отыщу такой, чтобы там был глубокий погреб. Залезу в погреб, наберу с собой побольше пива и джина, и еще сосисок возьму, закрою дверь на все замки. Надо взять с собой пару бочек пива, да! Вот что я буду делать – выпивать!
– Не очень патриотично, тебе не кажется?
– Я не думаю, что у меня есть выбор, дружище. Пока эти ублюдки будут кидаться бомбами… Нет, не думаю, что у меня есть выбор.
– Вот, кстати, скажи: как реформировать английский ядерный флот? Что делать – заменить все на более современные образцы?
– Честно, дружище, я бы от всей этой ядерной чепухи отказался. Мы входим в новую жизнь. Надо думать про то, чтобы людям стало лучше. А не про то, как людей убивать. Отказаться от ядерных программ, вот и все.
