„ласточкой“ нырнула назад в колодец.
И в каком мультике мы это уже видели?
Ругаясь на чём свет стоит, я повторила эксперимент, предварительно положив рядом небольшое полено, потянула время, настороженно прислушиваясь, и, не дождавшись признаков какой- либо жизнедеятельности, поставила ведро на землю.
О-о-о… в гостях у Сказки!
В лучших традициях, из воды высунулась зеленоватая морщинистая рука с длинными когтями. Не дожидаясь пока мне укоризненно помашут пальцем, я вцепилась в запястье и, что было сил, дёрнула.
Не считайте меня такой уж обезбашенной героиней, но бояться надоело до печёнок, а тут я просто хлопнулась назад в лужу и принялась беспардонно ржать: к большой — как у взрослого мужчины — ладони прилагалось тельце, чуть поменьше кошки, с большущими растопыренными ушами, как у степного варана, лягушачьими лапками и кожаной юбочкой-пачкой на толстеньком пузике. Здоровенные, горящие зелёным глаза вытаращились на меня.
— А ты кто такой? — рассматривая существо, сквозь смех поинтересовалась я.
Похлопав рыбьими губками „бантиком“, бедолага выдал нечто вроде „федеперть“ и задрыгал нижними конечностями.
— Федя, что ли? — с некоторым трудом я прекратила ржание: уж больно несчастным выглядело странное земноводное. — И что же мне с тобой делать, Федя? Обратно в колодец — хочешь?
Лягушонок не отреагировал, продолжая пялиться мне в лицо. Пришлось подкрепить вопрос сурдопереводом, поднеся зверюшку к тёмной дыре колодца. Она отчаянно замотала головкой, а потом выразительно кивнула в сторону леса.
— А допрыгаешь? — я скептически оглядела висящее передо мной не понятно что. Оно энергично покивало.
— Ну, смотри мне, Федя… — аккуратно ссаженная на землю, зверушка пропыхтела что-то совсем уж непонятное и поковыляла к окружавшим тёмной стеной поляну деревьям, на полпути обернувшись и послав мне чувственный воздушный поцелуй.
Хихикнув, я проконтролировала уровень воды в ведре. Полное, как ни странно.
Вот и ладушки.
Моё триумфальное возвращение не осталось без внимания: всё ещё едва прикрытый ветошью парень досадливо хлопнул ладонью по лавке, а волк — я не поверила глазам — довольно злорадно ухмыльнулся.
— Сколько проспорил? — невинно поинтересовалась я у голого.
— Что так долго? — вопросом на вопрос ответил тот.
— Да живности в вашем колодце больше, чем воды, — беспечно насвистывая, я поставила ведро к морде Серого. Тот скептически принюхался, но привередничать не стал и, за какую-то минуту, опустошил половину десятилитровой ёмкости.
— Живность… — уныло повторил „нудист“. — Я к этой живности на версту не подойду.
— Так, — я повернулась к нему, похлопывая прихваченной у печи кочергой по ладони. — А даму, значит, на мины, Ваше Вашество?
Парень попятился, несмотря, что был выше на две головы — уж больно нехороший, видно, был у меня взгляд.
— Э-э, послушай… Мор, как её зовут? — взвыв и уворачиваясь от кочерги, он ударился в позорное бегство, спотыкаясь о скудную обстановку. Я с кровожадными воплями неслась следом, бодро через эту обстановку перепрыгивая. Когда мы зашли на третий круг, Серый ловко провёл подсечку хвостом, и я на полном ходу рухнула, удачно ткнувшись носом ему в загривок, и неудачно приложившись локтем о край лавки, под которой он по-прежнему частично обретался.
— И ты, Брут блохастый… Ну, я тебе хвост обдеру! Хотя, нет, — тяжело дыша, я скатилась с костлявой туши и демонстративно отряхнула руки. — Не буду. И так даже на варежки не годится.
Застонав, волк уткнулся носом в пол, обхватив лапами голову.
Второй мерзавец ухохатывался в безопасном углу.
Оглядев оставшееся за мной поле боя, я улыбнулась: настроение было отличным, не взирая на пострадавший локоть.
— Братишка, представь даму, — поняв, что расправа откладывается, молодчик отважно вылез из укрытия. Отвернувшись к стенке, волк досадливо дёрнул ухом.
— Как-как? — поднял бровь родственник. — Не бывает ТАКИХ имён.
— Серый, обзываться нехорошо, — я устроилась на жёстком полу поудобнее, привалившись к тёплому боку. Парень усмехнулся и подсел ближе.
— Серый, значит?
— Они мне не представлялись, — волк получил тычок локтем (здоровым), но продолжал упорно меня игнорировать.
— Тогда начнём с начала. Я — Мар, а этот невоспитанный тип — Моррин. Мы из клана Ворроков, он — глава, а я — его младший брат, — неожиданно изящно поклонился Мар.
Я недоверчиво покосилась на своего „пациента“. Это чем же он в таком жалком виде ТАКИХ подданных удерживает? Не остатками же былого авторитета? Как-то невольно начинаешь уважать… Ой! У нас же, вроде как, беседа.
— Алёна, — наконец представилась я и предупредила — Хоть раз назовёшь Алёнушкой — станешь братцем Иванушкой.
— Это как? — недопонял оборотень.
— Рога поотшибаю, красавчик, — у меня с детства аллергия на всяких „Алёнушек“. С тех самых пор, когда мне впервые зачитали вслух небезызвестную сказку. С возрастом аллергия лишь усилилась, подогреваемая убогой фантазией окружающих, считавших верхом остроумия ту самую сказку цитировать иногда к месту, а чаще всего и совсем не в тему. — А почему ты мне тут голые колени демонстрируешь, а он всё в шубе ходит?
— Так ведь заклятье, — серьёзно, но непонятно отозвался парень.
— А что за заклятье? — уточнила я.
— Не может он перевоплотиться, — пояснил тот. — Силы нет.
— Как так? Ты ведь можешь.
— Ну, представь себе, — подумав, начал он. — Например, ты своё ухо можешь почесать?
Я кивнула и в доказательство поскребла в указанном месте.
— А с парализованной рукой?
— !? — осенило меня.
— Вот если бы бочку открыть… — вздохнул парень.
— Открою, не дрейфь, — подбодрила его я. — Будет тебе твой братец целый и весь из себя всемогущий.
— Проклятье-то всё равно никуда не денется, — махнул он рукой.
— Я колдовать не умею, поэтому с проклятиями — не ко мне. А Федя — кто? — сменила я тему. Этот вопрос занимал меня больше всего: чтобы взрослый волк-оборотень боялся лягушек?!
— Кто, прости? — непонимающе уставился на меня мой собеседник.
— Да я там из колодца какого-то зелёного в юбке вытащила. „Федеперть“ — я, как могла ближе к тексту воспроизвела пыхтение существа. — Ну, и Федей назвала. Для краткости.
— И что? — поперхнулся Мар. Похожий звук издал и Серый. Ох, простите, Моррин.
— И ничего, — пожала я плечами. — В лес ускакал с поцелуем воздушным.
Оба брата застонали.
— Ой, русалки не обрадуются! Ты же водянника выпустила, а он для них — хуже чумы. А что в юбке — так это один из самых крупных.
— Это лягушонок-то? — не поверила я. — Да он с крысу ростом.
— Это он сейчас с крысу ростом. Доберётся родничками до реки — меня в несколько раз больше станет, — пояснил парень.
— И леший с ними, с русалками. Они меня сожрать пожелали, потому — не жалко. А с чего мы так
