голову идея прогуляться под ними, то и пригибаться бы не пришлось!
„Ничего себе конопля цветёт!“ — было моей первой мыслью.
„А где златая цепь и указатель „Лукоморье“?“ — хихикнула вторая
„И Чернобыль, вроде, далеко…“ — задумалась третья.
Помотав головой и протерев глаза, я повторно взглянула на глюк. Глюк и не подумал исчезать. Наоборот — на замшелом, увитом плющом стволе с интервалом в тридцать секунд последовательно материализовались: искомая цепь с моё бедро толщиной, пушистый хвост, полосатые лапы, упитанная тушка, два уха, умильная мордочка и, как последний гвоздь в твердыню подкравшейся шизофрении, кривая улыбка на ней.
Кот поудобнее угнездился на одном из звеньев, придирчиво смахнул лапой пылинку с шикарного ошейника в пару цепи (хотя, может, просто почесался), сделал торжественную морду и, глубоко вдохнув, нараспев, выдал примерно следующее:
— Welcome[3], о, несчастный, уничтоженный создателем! Назови своё проклятое имя и please, proceed[4]к…
Может, кто-то спросит, а почему примерно? Поясняю: я увлечённо щипала себя за все места, дабы если не проснуться, то, хотя бы кайф поломать, потому и не особенно прониклась.
Узнать, куда именно мне полагалось proceed не довелось: он приоткрыл один глаз, выискивая, в каком бы направлении меня послать и осёкся на полувздохе. Увидел, стало быть, объект посыла. Потом, совершенно не по-кошачьи выпучив оба, схватил лапой хвост и их протёр.
Я слабо помахала. Зря, наверное. Кот попятился задом влево, выдал в песенном режиме: „Жили- были дед и баба…“ и, так же поступательно, как и появился, только в обратном порядке, исчез. Последним испарился дуб, сбросив к моим ногам старый жёлудь и двух окосевших белок, героически ринувшихся спасать остатки запасов на зиму. Белки вцепились зубами в жёлудь с обеих сторон, да так и остались валяться на траве в оригинальной позе: нос к носу, лапки прижаты к сердцу, хвосты в разные стороны.
Я посмотрела назад. Конопля на месте, бункер — тоже.
— Повезло тебе, — сообщил голосок Румянцевой. — От его приветственных речей как-то раз тут Иван-дурак заснул. А проснулся в Камлоте. Опять, наверное, что-то с векторами случилось. До сих пор там обретается, прижился — тут голосок хихикнул, — По-ихнему только „My name is Stupid John“[5]и выучил. Ничего, за философа его там держат: говорят, вот это и есть истинное отречение от мирской стороны жизни и попрание гордыни — и стильно, и самокритично.
Я ОЧЕНЬ медленно обернулась.
Мама моя! Никогда!!! Никогда больше не подойду к конопле даже на метр, а хоть бы и на пять. Пусть бабка в следующий раз сама её из огорода экзорцирует. Ну реально, едет же крыша: после дуба в малиннике осталась изрядная дыра и сквозь неё была видна развилка из трёх дорог, а на развилке — да-да — стоял камень. В алом платочке с горошинами…
В голову неуверенно постучалась мысль о том, что такого быть не может, а значит…
Это кто же меня так талантливо разводит?
Растерянность сменилась раздражением.
Я осторожно приблизилась, безуспешно высматривая чревовещателя: поймаю — мало не покажется! Хотя… Кот вполне добросовестно и в тему открывал рот во время представления. Ну, по телевизору я и не такое видела.
Ни в кустах, ни за самим камнем никто не прятался, а у меня, тем временем, сложилось бредовое впечатление, что оно… он… меня внимательно изучает.
— Э-э-э, здравствуйте… — представляю, как это выглядит.
— Здравствуй, здравствуй — охотно отозвался камень. — Присядь на дорожку.
— А почему не на пенёк? — истерично хохотнула я, размышляя, как задолго нужно к психиатру на приём записываться.
— Кто-то спилил дуб? — с неподдельным интересом спросил мой визави.
— А ты… вы разве не видите? — я и впрямь подумывала присесть: заснять происходящее на камеру — и меня вне очереди примут.
— Чем, позволь спросить? — сварливо отозвался камень. — Горошками? Я слышу и знаю, а видеть — нечем.
— И-извините… — я поискала место посуше и не, найдя такового, начала осторожно подкрадываться к единственной сухой поверхности в лесу.
— Ещё чего! — тут же возмутилась поверхность.
Я споткнулась и начала оправдываться:
— Мокро же везде, а присесть мне и правда, очень надо.
— Одёжка-то чистая? — недовольно протянул тонкий голосок.
— Ну… — жертву курей и прополки можно было назвать как угодно, только не чистой.
— Платочек сними сначала — подумав, разрешил камень. — А то заколдую, — и добавил — В зайца.
— Почему не в лягушку? — поинтересовалась я, аккуратно складывая платок, и умостилась на шероховатой поверхности, между делом прикидывая, а не программа „Розыгрыш“ ли это. Вот выскочат сейчас из кустов люди с камерами, а потом надо мной вся Раша укатываться будет.
— Хочешь — могу и в лягушку, — задумчиво согласился мой собеседник. — Но расколдовать тебя некому будет. Видишь ли, принцесс тут нет — и это всем известно. Только эльфийские, а их не очень-то и заколдуешь. Будешь за принцами скакать, поцелуй выквакивать, а они от тебя — ещё быстрее, потому что целовать земноводных за бесплатно в их кругу — есть плохой тон и признак отсутствия деловых качеств, присущих всем истинным высокородным.
— Не хочу, — подыграть им, что ли? — А почему принцесс нет? Принцы-то есть.
Камень приосанился, приняв профессорский вид сверху.
— Понятно почему. Принцесс реже убивают, — видя, вернее слыша, что я озадачено молчу, он вынужденно продолжил, — Всегда ведь как — принцы сражаются, костьми ложатся, а принцесса ждёт в башне и достаётся самому умному с Жар-Птицей, который подходит позже, со всеми руками и ногами. Так вот, те, кто был пошустрей и голову сложил — те к нам. А принцессы с умниками — там.
— Так это что — загробный мир для принцев? — Боже, ну и бред! Кто сценарий писал? Проверьте его на содержание галлюциногенов в крови.
— Наш мир не для человеческих особей, хотя от людей, как от блох, никуда не денешься. Есть парочка фюрстов, но серьёзного — ничего. Да и они к лягушкам равнодушны. Разве что с голодухи кто заинтересуется.
Я захихикала.
— Слушайте, вылезьте уже из кустов. Я не повелась.
Поверхность подо мной вздрогнула так, что я чуть с неё не свалилась.
— Ты что, рехнулась после смерти? — голосок доносился откуда-то из глубин моей „скамейки“. Там они, что ли микрофон спрятали?
— Какой смерти?! — прикусила я язык.
— Раз ты здесь — значит умерла, — просветил камень.
У меня голова пошла кругом. Это как понимать?
Словно услышав мои мысли, тот неторопливо начал вводить меня в курс дела.
Этот мир был одним из множества миров, куда попадали сказочные (как додумал в процессе мой начитанный разум) персонажи, умершие насильственной смертью. Тут они получали возможность наверстать упущенное без заботливой „опеки“ добрых авторов, считавших своим святым долгом подвергать их всяческим испытаниям и гонениям, с целью понавороченнее угробить в финале. Данный мир отличался от других тем, что сюда отправлялись каким-то образом получившиеся помеси. Эльфы-друиды, волки- оборотни, гномы-лепреконы, да орки человекообразные составляли основной костяк населения, не считая нормальных животных. А немногочисленные люди жили обособленными деревушками, в редких исключениях собираясь в крошечные фюрстентумы, прямо как в средневековой Швейцарии.
— И кот…? — вот как-то не укладывалось такое в голове. Учёные коты в сказках пользовались уважением и руку на них никто не поднимал. Разве Кот-Баюн…
