— Меченые — это потомки богов, те в ком проснулась их кровь, люди с необычными и сверхъестествеными способностями. В отряде «Акинак» существует Орден, объединяющий таких людей, — больше вопросов не последовало, и сержант скомандовал: — Нале-во! — семеро бойцов развернулись на выход из крепости и последовала следующая команда: — Бегом, марш!
Семь Меченых во главе с сержантом Куликовым быстрой рысью побежали за пределы крепости, пробежали километров десять и наземь рухнул первый — лейтенант Перов. Тяжко дыша как загнаная лошадь он уткнулся лицом в холодную землю и самостоятельно встать не мог. Евграфов и Дава подхватили его под руки и поволокли за остальными бойцами, которых подгонял Куликов и не давал останавливаться. Первый привал сделали через три километра, у небольшого ручья впадающего в речку. Через час вновь побежали, потом перешли на шаг, вновь бег, снова шаг, и так продолжалось до позднего вечера. На ночь они остановились в лесу, еды не было, огня так же, а время было осеннее, конец октября месяца, холодновато уже. Все были измотаны, камуфляж пропотел и прилип к телу, шерстяные шапочки срослись с волосами, хотелось есть, и только сержант Куликов выглядел так, как если бы он не отмахал за короткий световой день пятьдесят километров по косогорам, а совершил небольшую прогулку.
— Воины, есть хотите? — окликнул он бойцов.
— Да, — одновременно отозвались Дава и Евграфов, прислонившиеся к большому дубу, у остальных сил на разговор не было.
— Тогда, вперед, — сержант махнул рукой в сторону леса.
— Чего вперед? — не понял Васька.
— Лес прокормит вас, — пояснил Куликов, — тем более по осени. Разбудите зверя в себе, воины, и он добудет себе пропитание. Представьте, что вы лесные хищники.
Делать было нечего, солдаты разбрелись по лесу, и Дава постарался представить себя волком, который вышел на охоту. Поначалу, ничего не происходило, он только пер напролом по темному лесу и, наверняка, распугивал всю окрестную дичь. Время от времени он выходил на небольшие полянки, где видел грибы и ягоды, но он не знал, съедобны ли они и, переборов желание съесть их, двигался дальше. Сколько он так бродил, Дава не знал, три, может быть четыре часа и, вот, окончательно обессилев, он просто рухнул наземь, в кучу палой листвы, закрыл глаза и провалился в сонную тревожную полудрему.
Сон его продолжался недолго и, вскоре, он очнулся от холода. Мир вокруг него изменился и, поначалу, Дава не понимал, что же изменилось, что не так? Он привстал и посмотрев на луну, только краешком выглядывающую из-за облаков, неожиданно для себя, потянулся всем телом и завыл как волк.
— У-ууу-у! — разнесся по ночному темному лесу протяжный звук его голоса. Столько тоски, надежды и призыва к братьям было в его голосе, что он даже не удивился, когда услышал ответ.
— У-ууу-у! — пришло слева, с той стороны куда ушел Евграфов.
— У-ууу-у! — раздалось справа, там был бывший лейтенант Таманской дивизии Перов, решивший попробовать поймать рыбу или рачков в устье лесного ручья.
Где-то вдали, в разных уголках леса, вторили им голоса остальных семи Меченых, а перекрывая их глас, от места их стоянки пронесся громкий рык волка-вожака, который созывал своих братьев на охоту. Не раздумывая и полностью положившись на зверя внутри себя, наконец-то, прорвавшегося сквозь все внутренние препоны души, Дава рванулся на зов. Мир вокруг солдата поменялся как и сам Васька, все стало четче, резче, наполнилась досель неизвестными ему запахами и звуками. Сам он, стал быстрее, зрение приспособилось к ночной темноте леса и усталость, пусть не пропала полностью, но отступила куда-то на второй план.
Перепрыгивая длинными и вывереными прыжками стволы поваленых деревьев, всего за несколько минут он достиг места, куда звал его вожак. Куликов стоял на середине полянки, и Дава, забывший человеческий язык, только издал некий рык и встал рядом с сержантом. Вскоре, молодые Меченые были в сборе и восемь быстрых смертельно опасных теней единым порывом метнулись в лес. Где-то там, на водопой вышли олени и каждый из них знал, что это и есть их сегодняшняя добыча. Они пересекли ручей, пробежали около трех километров и с подветреной стороны влетели в стадо оленей, до последнего момента не чуявших для себя никакой опасности.
Вперед выскочил сержант, он прыгнул на шею молодого оленя и обрушил на его позвоночник мощный удар кулака. Испуганое стадо рванулось в стороны и возле водопоя остались только люди, на время ставшие хищниками, и олень, ставший их добычей. Даве захотелось броситься вперед, впиться зубами в горло поверженого животного, дорваться до вены и пить еще горячую кровь, но предостерегающий рык вожака, почуявшего этот позыв не только от него, говорил только одно: «Всем стоять, смотреть и учиться».
Куликов подошел к горке сучьев, сложеных подле большого раскидистого дерева, растущего рядом с водопоем, и достав из кармана камуфляжа зажигалку, чиркнул ею и разжег костер. Вот здесь, Даве стало не по себе, так как одна его сущность, звериная, говорила, что огонь опасен, а вторая, человеческая, уверяла в том, что так все и должно быть. В итоге, победила вера в вожака, который подозвал всех ближе, и молодые Меченые, впервые познавшие одну из граней своего Дара, послушались его. Они рассаживались вокруг костра и глядя на огонь, постепенно вернулись в свое привычное человеческое состояние.
Сержант, который контролировал их поведение и наблюдал за реакциями, встряхнулся, сбрасывая прочь остатки своей звериной сути, и оглядев бойцов, спросил:
— Ну, как вам второй урок?
За всех ответил Дава:
— Еще не понятно, хорошо это или плохо.
Инструктор усмехнулся:
— Если оставить все как есть, то плохо и бед натворите, а если под присмотром опытного Меченого, то весьма полезно.
— Вы для этого изматывали нас этим марш-броском?
— Да, человек должен перешагнуть через себя, а такое возможно только когда он измотан до крайности. Охранные механизмы души, оберегающие нас от зверя внутри, становятся очень слабы, а здесь, в этом древнем лесу, где некогда бродили Предтечи, на время отключаются полностью. Со временем, вам не потребуется загонять свое второе я в подполье, произойдет сращивание двух половинок в единое целое. Вам еще многое предстоит познать, а пока, давайте озаботимся ужином. Перов, Евграфов, Давыдов и Костров на разделку туши, ножи найдете под корневищами дерева. Баринов, натаскаешь воды от ручья, котел там же, под деревом. Выгорский и Сергеев, на вас сучья для костра. Вперед! На все про все вам пять часов, с рассветом двинемся дальше, еще многое надо узнать и сделать.
Прошло две ночи и, вот, отмахав от УЦ «Изенгард» почти двести километров, они вышли к стенам небольшой крепости на севере Гредмара.
— Сегодня присяга на верность отряду, — объявил Куликов, останавливая бег. — Идем в капище Сварога, его здесь совсем недавно построили для воинов нашего гарнизона.
«Действительно, четвертая ночь», — вспомнил Дава и двинулся вперед, к небольшой роще, в центре которой, огражденый невысоким деревяным тыном, находился столб с резным ликом сурового бородатого человека. Рядом с идолом пылал высокий костер, разгоняющий ночную тьму, и стоял высокий старец с красивым резным посохом в правой руке. Но не это запомнилось Даве, а глаза старца, как-будто пронизывающие его насквозь, а в сочетании с белым балахоном и длинной бородой, впечатление это производило, как если бы он попал в некую сказку.
— Воины пришли дать присягу пред ликом родового бога-прародителя, жрец, — громко сказал Куликов обращаясь к старику.
— Достойны ли они? — спросил старец, кивнув в сторону изможденных и грязных солдат.
— Да, они достойны, жрец.
— Пусть будет так, Меченый, — старец кивнул в сторону идола.
Как один человек, все семеро шагнули вперед и, хором, начали произносить слова присяги, только один раз услышаной ими от сержанта на одном из привалов:
— Честью и совестью воина, перед ликом моего бога-прародителя, клянусь быть верным и неизменно преданным отряду «Акинак». Клянусь служить отряду «Акинак» до последней капли крови, всемерно способствуя славе и процветанию его. Обязуюсь повиноваться командору Кудрявцеву, ныне возглавляющему отряд. Возложеные на меня служебные обязанности буду выполнять с полным напряжением сил, имея в помыслах исключительно пользу отряда и не щадя жизни ради блага его. Клянусь
