— Да как вы смеете предполагать, будто я настолько глупа и легкомысленна, чтобы выставлять себя напоказ перед всем графством… как это вы выразились… полуголой? Я сшила себе богатый элегантный костюм, который никто не посчитает неприличным или безвкусным! — воскликнула она в ответ. — О, ты невыносим!
— А ты самая невозможная женщина на свете! — отпарировал герцог, прежде чем схватить жену в объятия и поцеловать.
— О нет, тебе не удастся так легко меня умаслить! — вскрикнула Аллегра, стуча кулачками в его грудь.
— Еще как удастся, — усмехнулся он и снова стал целовать, пока ее колени не подогнулись. О, как она злилась на свою неуместную слабость, лишавшую ее воли к сопротивлению! Но что она могла поделать?
— Прекрати, прекрати! — отчаянно взмолилась она.
— Почему? — спросил он.
— Потому что у меня мысли путаются, когда ты меня целуешь! Будь ты проклят!
— Боже, теперь ты взяла привычку ругаться! — хмыкнул он, разжимая руки. — Мадам, вы совсем не та воспитанная мисс, на которой я женился! Превратились в испорченную особу, которая сыплет ругательствами и восхитительно распутна в постели. Но мне почему‑то это нравится… пока на публике ты величественна и холодна, как подобает герцогине Седжуик.
— Пропади пропадом герцогиня Седжуик! — пробормотала Аллегра. Но Куинт прав. С ней что‑то происходит. Она наслаждается его ласками в постели с каждым разом все больше… Он редко оставляет ее одну по ночам и не скрывает своей страсти, и она неизменно поражается тому, как легко ему удается пробудить в ней вожделение. Но разве это любовь?
Впервые Куинтон увидел костюм жены в ночь бала. Он был именно таким, как она говорила, — богатым и элегантным: платье белого полотна с длинной прямой юбкой в складку, простым лифом без рукавов и с высоким воротом, поверх которого лежало великолепное широкое ожерелье из золота, бирюзы и черных агатовых бусин, — Боже! — ахнул он при виде ожерелья. — Оно выглядит настоящей древностью.
— Так оно и есть, — кивнула Аллегра. — Один из клиентов, папы несколько лет назад купил его для меня в Египте. Поэтому я и хотела одеться Клеопатрой, чтобы наконец показаться в нем на людях. Раньше я к нему не прикасалась. Можешь себе представить мое появление прошлой зимой в Лондоне в этом великолепном ожерелье? Кстати, а тебе нравятся серьги к нему?
Она кокетливо тряхнула головой, так что серьги зазвенели.
Герцог Седжуик поразился тому, что жена так небрежно говорит о древности, которая, должно быть, стоит целое состояние.
— Ты прелестна, Аллегра! — вырвалось у него. Она и вправду была ослепительна в длинной до полу накидке из золотой парчи, так выгодно контрастирующей с белым платьем. Ее босые ноги были обуты в позолоченные сандалии, на голове был черный с золотыми блестками парик. Его венчала золотая диадема со священной змеей, сверкавшей рубиновыми глазами.
— А ты — настоящий молодой Цезарь, — вернула она комплимент. — Но я жалею о своем решении позволить тебе обнажить колени, ибо все дамы будут от них без ума. Наверное, следовало бы обрядить тебя в длинную тогу, какие носили древнеримские сенаторы. Постарайтесь не слишком выставлять себя напоказ, Куинтон Хантер! Ни один герцог Седжуик не делал ничего подобного, так что не стоит и начинать!
— Если не ошибаюсь, закон позволяет мужьям бить своих жен при условии, что розга будет не толще пальца, — проворчал он.
— Уж лучше меня отшлепать, Куинтон, — безмятежно отозвалась она, прикусив мочку его уха. — Уверяю, милорд, что я могу быть очень‑очень порочной, если меня отшлепать!
— Придется не пускать в дом Юнис и Кэролайн! — притворно возмутился герцог. — Они вбивают тебе в голову непристойные мысли!
— Пора подавать ужин. Гости уже ждут, — весело предложила Аллегра, словно ничего не случилось, и старательно расправила юбки.
К ужину были приглашены виконт Пикфорд, граф Астон и лорд Уолворт с женами. Граф скопировал костюм с портретов своих предков елизаветинской эпохи и буя в черном бархатном камзоле с крахмальными брыжами. Юнис выбрала черное с золотом платье того же периода, с великолепными бриллиантовыми украшениями. Лорд Уолворт изображал индийского принца в алых шелках и золотой парче, с тюрбаном, в который были воткнуты страусовые перья, сколотые большой черной жемчужиной. Но Кэролайн предпочла нарядиться средневековым шутом в ярком камзоле с красными, голубыми и желтыми полосами. На ее туфлях и рогатой шапке звенели колокольчики. Стройные ноги были затянуты в красно‑желтое трико. Все много смеялись при виде виконта Пикфорда в коричневом балахоне, так как он жаловался, что из‑за беременности жены ему приходится жить монахом. Сирена краснела и, смеясь, уверяла, что никто не может испечь пирог, не разбив яиц. Сама она была неотразима в голубом с серебром наряде средневековой дамы, который как нельзя лучше скрывал ее беременность.
Они едва успели поужинать, когда начали прибывать гости. Герцог и герцогиня поспешили к двери приветствовать приглашенных. Большинство из них никогда прежде не бывали в Хантерз‑Лейре, но те немногие, кто видел дом в прежнем состоянии, не скрывали своего восхищения.
— Просто чудеса! — восклицал дородный джентльмен.
— Деньги могут все, — прошипела его жена, толстая особа с бегающими глазками, которые не упускали ни малейшей подробности.
— Но хорошего вкуса они не заменят, — возразила другая леди, — и, кажется, именно его у герцогини в избытке. Изысканная обстановка, ничего не скажешь!
Герцог с герцогиней открыли бал под звуки менуэта. За ним последовали всеми любимые народные танцы. Те, кто не желал танцевать, удалились в гостиную, где уже были приготовлены карточные столы.
Аллегра зорко следила за тем, чтобы свечи в канделябрах и подсвечниках не дымили, хотя Крофт и без того был начеку и не спускал глаз с лакеев. Он служил в этом доме шестьдесят лет, но никогда не видел столь блестящего собрания, как сегодня. Дворецкий прямо‑таки раздувался от гордости. Именно такие приемы подобает устраивать герцогам Седжуикам!
В полночь гости сняли маски, хотя все инкогнито были разгаданы. Двери столовой распахнулись, и присутствующие устремились к длинным столам под белоснежными скатертями, ломившимся под тяжестью блюд. Здесь были два зажаренных на вертеле говяжьих бока, оленина, лососина, форель, устрицы и жареные гуси, индейки, перепела, пироги с куропатками и кроличьим мясом, макароны с сыром чеддер, слоеные пирожки с картофелем, картофель в голландском соусе, зеленый горошек, лук, тушенный в молоке и масле с перцем, печеная морковь и яблоки, салат, сваренный в белом вине. Шесть больших окороков были запечены с медом, тростниковым сахаром и гвоздикой. На блюдах краснели омары, обложенные вареными мидиями. Креветки подавались с горчицей и майонезом. Гости не знали, с чего начать.
Десерт был столь же великолепным. Кухарка испекла дюжину генуэзских тортов, пирожные с лимоном, клубникой и мятой, оладьи с яблоками и грушами. Шесть чаш были наполнены кремом‑карамелью. В последний момент слуги принесли лимонное и шоколадное суфле. Не были забыты также тонкие сахарные вафли и графины со сладким портвейном.
— Редко приходится видеть столь роскошное пиршество, — одобрительно заметила леди Билл. — Какая щедрость! Какое гостеприимство!
Эта вдова и весьма влиятельная в графстве особа считалась непререкаемым авторитетом, и ее одобрения ревностно искали молодые хозяйки.
— Для девушки из не слишком знатной семьи герцогиня на удивление хорошо воспитана, у нее прекрасные манеры, — поддакнула графиня Уитли.
— Но Седжуик, разумеется, женился на ее деньгах, — возразила леди Дарсли. — Хантеры — люди непомерной гордости и всегда брали в жены лучших девушек.
— И самых бедных к тому же, — напомнила леди Бесси Билл. — Если верить сплетням, бедняге Седжуику пришлось жить в одной комнате этого дома, потому что в остальные было невозможно войти. Вряд ли в подобных обстоятельствах он мог надеяться на невесту из аристократической семьи. И учтите:
