Аллегра выхватила у лакея рубашку и натянула на мужа.
— Ложись поскорее, Куинтон, пока совсем не разболелся.
Если повезет, к завтрашнему дню будешь здоров.
Онор принесла медную грелку и, поспешно согрев простыни, справилась:
— Ужин подать наверх?
— Да, — коротко ответила Аллегра. — Передай кухарке — пусть приготовит что‑нибудь легкое.
Она укрыла мужа и надела ему на голову ночной колпак.
— Попытаемся исправить все, что ты натворил.
— Ты неумолимее моей старой нянюшки, — пожаловался герцог. — Не знал, что вы так жестоки, мадам.
— После ужина, сэр, я как следует вас накажу, — пробормотала Аллегра.
— Значит, вы не дадите мне замерзнуть, мадам? — заговорщически шепнул он.
— Ни в коем случае, — заверила она, целуя его в губы и выпрямляясь. — А теперь мне нужно послать записку в Пикфорд‑Хаус и сообщить, что мы не приедем. Пей пока чай. Он смягчит горло.
Герцог едва успел поймать ее за руку.
— Я рад, что мы проведем вечер вдвоем, дорогая, — заверил он, целуя ее ладонь. Аллегра покраснела.
— Я тоже, Куинтон. Следующей зимой нам нет нужды ехать в Лондон. Мы успеем отведать всех его удовольствий к тому времени, как вернемся в Хантерз‑Лейр, и нам вовсе не нужно приезжать в столицу, пока не придет пора вывозить дочерей в свет.
— Но у нас нет дочерей, — напомнил он.
— Будут… обязательно, — пообещала она. — А теперь отпусти меня и дай написать записку.
— Я никогда не смогу отпустить тебя, Аллегра, — поклялся муж.
— Твоя любовь ко мне кажется всепоглощающей, — призналась она и, отняв руку, убежала.
Куинтон лег на пахнущие лавандой подушки. Ее слова эхом отдавались у него в голове. «Твоя любовь ко мне кажется всепоглощающей…» Но она тоже его любит. Безудержно страстная в его объятиях, она куда сдержаннее на словах. Он не мог не признать, что готов постоянно слышать от нее слова любви.
Куинтон закрыл глаза. Он уже не помнил, когда в последний раз болел. Как приятно принимать заботы красавицы жены!
Аллегра вышла из спальни и поспешила в маленькую семейную гостиную.
— Позовите Хокинса, — велела она лакею и, когда тот пришел, строго спросила:
— Хокинс, вы проследили, чтобы герцог надел сегодня фланелевые подштанники?
— Нет, миледи, — промямлил лакей, предчувствуя выволочку.
— На будущее позаботьтесь о том, чтобы мой муж одевался по погоде. И не забывайте про шляпу! Если он станет отказываться, скажите, что это я приказала. Вам ясно?
Она жестко взглянула на лакея.
— Да, миледи.
— Можете идти.
Хокинс не помнил, как выбрался из комнаты, и первым делом наткнулся на Маркера.
— Ну и характер! — пожаловался он. — Должно быть, вам нелегко пришлось от ее язычка! Представляю, как она вас донимала!
— У ее светлости доброе сердце и прекрасная душа, — сухо возразил дворецкий, считавший камердинера наглым малым, не стоящим внимания. — Если она и пожурила вас, значит, по заслугам. Насколько я понял, герцог вернулся домой простуженным. Очевидно, вы отпустили его из дому легко одетым. Вам лучше держаться за свое место, Хокинс. Если не можете как следует услужить его светлости, всегда найдутся те, кто будет рад вас заменить.
— Крепкий орешек этот старый ястреб, верно? — услышал Хокинс. И, обернувшись, оказался лицом к лицу с Онор.
— Всего за пять минут я успел получить два нагоняя, — мрачно заметил Хокинс. — Для девчонки довольно низкого происхождения твоя хозяйка — настоящая фурия!
— Придержи язык, Хокинс! — взорвалась Онор. — Не желаю слушать гадости о моей госпоже! Кроме того, ты не выполнил своего долга!
— Но его светлость терпеть не может фланелевых подштанников, — упрямо возразил Хокинс, — и не силой же мне их на него надевать! Я его камердинер, а не матушка!
— У тебя приказ миледи, — напомнила Онор. — Герцог послушается, если ты скажешь, что это она велела. Он безумно ее любит.
— А я бы рад полюбить тебя, — хитро прищурился Хокине.
— Когда хозяева будут тобой довольны, тогда и увидим.
Может, я позволю тебе пройтись со мной.
— Насчет пройтись сказано не было, — возразил Хокинс.
— В таком случае никакой любви. Я порядочная девушка, Хокинс, и тебе лучше сразу это понять, — фыркнула Онор и, вызывающе взмахнув юбками, удалилась.
Аллегра тем временем написала Юнис и Кэролайн, отправила записку с лакеем и вернулась в спальню, где изнывал ее муж. Принесли ужин. Кухарка выполнила приказание герцогини, поэтому на подносе стоял густой наваристый суп, которым Аллегра собственноручно накормила мужа с ложечки. Кроме того, она уговорила его съесть грудку каплуна с маслом и хлебом, а на десерт — нежный яичный крем, любимое блюдо герцога. Только потом она поужинала сама за маленьким столиком. Куинтон, потягивая портвейн, не сводил с жены глаз.
Вошедший лакей унес пустые тарелки, и Онор помогла хозяйке приготовиться ко сну. Приняв ванну и надев ночную рубашку и чепчик, Аллегра отпустила горничную, завернулась в кружевную шаль и села у огня.
— Иди ко мне, — позвал герцог.
— Подожди.
— Почему ты сидишь у камина? — допытывался он.
— Чтобы спокойно и без помех помолиться, — объяснила она. — Я всегда молюсь по утрам и вечерам.
— Но кто тебя научил? — удивился он. — Ведь у тебя не было матери!
— Отец. Сказал, что когда‑нибудь у меня будут собственные дети и моя обязанность — научить их просить милости у Создателя. А разве твоя мама не сделала того же самого перед смертью?
— Я едва ее помню, а Джордж тогда был слишком мал, — отозвался герцог.
Последующие несколько минут тишину нарушало только потрескивание поленьев. Наконец Аллегра встала и, задув свечи, легла рядом с мужем.
— Ну вот, — прошептала она, прижимаясь к нему.
— О чем ты молилась? — не выдержал он.
— О нас. О тебе. О детях. Мы должны лучше стараться, Куинтон, чтобы зачать ребенка.
— Мадам, я более чем счастлив ответить на ваши молитвы, — с шутливой серьезностью объявил он.
— Не богохульствуй, — хихикнула Аллегра и только собралась было прочесть ему нотацию, как он закрыл ей рот поцелуем. — О, Куинтон, — вздохнула она, исступленно целуя его в ответ.
Сирень. Она всегда благоухала сиренью, и это пьянило его. Он нежно провел ладонью по ее щеке.
— Почему я был так уверен, что не полюблю тебя, Аллегра? Как я мог не любить тебя, дорогая? Ты стала главным в моей жизни. Смыслом моего существования. Я не смог бы без тебя жить.
Он снова завладел ее губами и почувствовал, как она тает в его объятиях. Его пальцы распустили бант на ее рубашке, теплая рука скользнула под батист и сжала маленькую грудь.
Под его ладонью тревожно билось ее сердце.
Аллегра закрыла глаза. О, она любит его, любит, но, когда пытается выразить свои чувства словами,
