нет у него такого простенького и некогда обыденного предмета, как фотоаппарат. Выглядело тут все фантасмагорично… Да, именно это слово пришло в голову рейдеру. Он вспомнил свою коллекцию фототехники. Пленочные и цифровые. Зеркалки, дальномерки, мыльницы. Любил он фотографировать. С детства еще. Последнее фото, которое он пытался сделать, могло стать одним из самых впечатляющих в его коллекции. Огромный гриб, мгновенно разогнавший облака, на горизонте в той стороне, где был Екатеринбург. Люди кругом кричали, матерились, спрашивали в панике друг друга, что это такое. А его руки будто по собственному разумению выдернули из кофры зеркалку, с которой он не расставался ни на отдыхе, ни на службе, да что там, и во время любовных утех с подругами, которых у него, высокого, атлетически сложенного командира разведроты, было много. Только вот больше тосковал он после не по ним, подругам, а по своему увлечению. И вспоминал часто, как тогда навел камеру на гриб и судорожно вдавил кнопку спуска. Но тщетно. Электромагнитный импульс сжег и приводы объектива, и матрицу, и процессор — все, чем был напичкан его дорогой аппарат. И сподобился сей прибор сделать лишь отражение того гриба в зеркале и пентапризме. И тогда Рипазха, а точнее капитан Репейников, клял последними словами все эти высокие технологии и разочарованно думал о том, что с допотопной пленочной железкой такого бы не случилось. И только потом до его сознания дошла та информация, которую нес в своих клокочущих недрах огромный ядерный гриб… Только потом он осознал, что произошло…
Снегоход резко остановился. Рейдер какое-то время смотрел на снег перед машиной. Наконец пробормотал:
— Твою мать.
Он слез с седла и сделал несколько шагов вперед. Взглянул на сугроб, затем на мрачный портовый кран, словно тот был старым приятелем, способным ответить на вопрос, что же это такое на снегу. Чьи следы…
Что-то подобное он видел. В прежней еще жизни. На свежем снегу возле мусорных баков вороны да голуби оставляли отпечатки своих лап, слегка похожие на те, что лежат сейчас перед ним. Но ведь птиц давно нет. И размеры… Эти просто огромны!
— Командир, как слышишь, прием? — громко сказал он в микрофон.
— Да, Рип, слышу нормально, — отозвался Дьякон.
— Я нашел кое-что!
— Что именно?
— Плюнь в рожу тому, кто еще раз скажет, что динозавры давно вымерли!
— Чего?!
«Как же, черт возьми, не хватает фотоаппарата», — с досадой подумал Рипазха.
«Говорит Аркаим. Веди-Ша-Наш-Буки. Повторяю. Говорит Аркаим. Веди-Ша-Наш-Буки. Ваше сообщение получено. Очень рады, что удалось установить радиоконтакт. Руководство выражает благодарность за достигнутые успехи в дальнем походе в точку „Н“. Надеемся на достижение окончательной цели миссии. Ждем дальнейших донесений и желаем удачи. Дитрих».
Сквозь атмосферные радиопомехи прорывался голос одного из представителей руководства братства рейдеров. Дитрих лично курировал экспедицию. Дьякон дослушал до конца, и его лицо тронула скупая улыбка. Все-таки удалось. Мыслимо ли — установить радиосвязь на таком расстоянии? Но рейдерам удалось. Было в этом нечто оптимистичное. Какое-то чувство рывка вперед, после долгих лет запустения, разрухи и тлена. Какой-то намек на возрождение и надежда на то, что в скором будущем удастся вернуть многие другие блага исчезнувшей цивилизации, а значит, поставить на ноги и возможность возрождения этой самой цивилизации.
Он бросил взгляд на Рипазху, который боком сидел на своем снегоходе и вертел в руках какую-то добытую в городских руинах хреновину. Затем Дьякон снова повернулся к рации.
— Ну что, отправим новое донесение? — похлопал он Обелиска по широкому плечу.
— Все готово, Дьяк, — кивнул Обелиск, протянув командиру микрофон. — Можно говорить.
— Ты запись сделай на всякий случай. Если не пройдет, потом повторишь. Неохота мне попугайничать.
— Как обычно.
Связист нажал кнопку, и в стеклянном окошке магнитофона, подключенного к рации, закрутились маленькие бобины с магнитной лентой.
— Внимание! Говорит рейд сорок четыре. Повторяю! Говорит рейд сорок четыре. Два-два-ноль- шесть-два-ноль-один-два. Находимся на западной окраине города, на территории поселка Затон. Следов поселка практически не осталось. Температура минус сорок один градус. Климатические условия без изменений. Радиационный фон в пределах допустимых норм. Капитан Рипазха произвел предварительный дозорный рейд в город. Обследованы прибрежные и привокзальные районы города. По характеру видимых разрушений можно судить, что ядерный удар был нанесен также с восточной стороны. Следов человеческой жизнедеятельности пока не обнаружено. Однако на льду реки замечены небольшие круглые участки молодого льда, что может быть свидетельством добычи людьми воды либо рыбы. Также найдено несколько деревьев, поваленных с помощью топора. Однако деревья с места вырубки не удалены. В прослойках годовых колец наблюдаются четкие следы концентрации радионуклидов. Вероятно, причиной оставления дров явился данный факт, что свидетельствует о понимании людьми угрозы остаточных поражающих факторов ядерных ударов. Но, судя по всему, деревья срублены уже несколько лет назад. Отсутствие человеческих следов также наводит на мысль о том, что в регионе никто из людей не выжил. Тем не менее мы намерены обследовать наиболее вероятные места поселений. А именно, местное метро, крупные подвалы и бомбоубежища. И последнее. Капитан Рипазха докладывает о вероятном наличии неизвестной формы жизни. На снегу обнаружены четырехпалые отпечатки лап, напоминающие, со слов капитана, следы динозавра. Длина отпечатка около пятидесяти сантиметров. Шаг от одного до двух метров. Следы свежие. Принято решение воспринимать наличие неизвестного существа как фактор угрозы для группы. Потерь нет. Материальная часть исправна. Дьякон.
12
МНОГОЛЮДНО
— Это значит, что где-то еще уцелели люди? — Сабрина вопросительно смотрела на отца.
— Я не могу точно ответить на этот вопрос, дочь, — задумчиво проворчал Бронислав, глядя в бинокль на речной порт, где железным великаном возвышался единственный уцелевший кран. — Если где-то еще есть люди, что, впрочем, неудивительно, мы-то выжили, зачем им вдруг понадобилось прибыть в Новосибирск?
Они находились на набережной, прямо под памятником старому мосту. Архитектура памятника было незамысловата: ажурная ферма железнодорожного моста длиной около девяноста метров вела из ниоткуда в никуда. Последствия бомбардировки, а также суровый климат порядком изувечили стальные элементы, покрыв их толстым слоем ржавчины.
Рябой, пятый человек в группе охотников, сам в прошлом железнодорожник, долго смотрел вверх, на пролет монумента-моста, вспоминая былое время и свою работу. Он оставался безучастен и к следам снегохода, по которым они пришли сюда, на набережную, и к разговору Бронислава с дочерью. Следы снегохода вели в порт, и туда сейчас смотрел через оптику старший охотник.
Также Рябой был совершенно равнодушен к судьбе объятой страхом пленницы — да и какие, спрашивается, чувства может вызвать у охотника необходимый чудовищу корм? Однако, как оказалось, его внимание не упускало ничего из происходящего в пределах видимости и слышимости.
— Бронь, — подал он наконец голос, — подумай сам. Сомнительно, что кому-то через столько лет понадобилось ехать в разрушенный город разрушенного мира. Но даже если и понадобилось. Откуда этот неизвестный? Мы не знаем на сотни километров мест, где остались бы люди. Значит, он прибыл издалека. Из этого другой вопрос следует: как он добрался на снегоходе? Сколько топлива на это ушло? Я уже не говорю про лютые морозы…
