— Что?
— Я некрасивая? Я просто не знаю… Вижу, что ты красивая. А про себя не знаю. Я и в зеркало толком не смотрелась с двенадцати лет… Страшно было…
— Что ты. У тебя такие выразительные глаза. В них хочется глядеться долго-долго. И лицо… Такой строгий ангел… Ты очень красивая.
— Хочешь… я разденусь? — прошептала Сабрина.
Марина вздрогнула, с недоумением глядя на спутницу. Затем, словно осознав и прочувствовав все, что накопилось в этом строгом ангеле, не выдержала и разрыдалась, крепко заключив Сабрину в объятия.
— Бедная! Бедная моя девочка! Господи! Что же они с тобой сделали!
У молодой охотницы голова пошла кругом. Шепот Марины пронзал ее, будто иглы, содрогания плачущей спутницы заставляли содрогаться и ее тело, а горячие слезы, падающие из глаз подруги ей на щеку и шею, заражали отчаянием и болью. Она изо всех сил зажмурилась, закусив губу, чтобы не сорваться в истерику.
Что же с ней сделали? Что сделали со всеми? Друг с другом?
Сабрина вдруг почувствовала себя частицей несчастной планеты, которая когда-то любила творить жизнь и купать ее в теплом солнечном сиянии под чистым небом. Но оскотинившиеся пьяные упыри… Какие-то безликие твари надругались над ней. Изуродовали ее тело, разорвали в клочья душу, а то, что осталось, заковали в убийственный холод. И Сабрина поняла, что сама она тоже в плену и ей не выбраться. Ибо весь этот холод — она и есть. И после того, что с ней сделали, ее доля — лишь уничтожать. Без пощады…
Она резко оттолкнула причитающую Марину.
— Не смей меня жалеть! — Охотница вскочила на ноги и хищным зверем нависла над хрупкой Мариной. — Никогда! Я не жалкая! Сама никого не жалею и себя жалеть не позволю! Уничтожу! Растопчу! Зарежу!
Светлая затихла. Поняв, что нагнала на нее страху, Сабрина отошла назад. Отвернулась. После недолгой паузы тихо произнесла:
— Прости. Ты тут ни при чем. Я тебе помогу вернуться к твоему Косте. А дальше будь что будет.
— Сабрина!
— Что?
— Разве не слышишь? Кажется, снаружи кто-то есть.
Охотница прислушалась. Действительно, буря чувств, разыгравшаяся в ее душе и оставившая после себя опустошение, не позволила чуткому слуху уловить голоса тех, кто остановился на улице возле подвала.
— Надеюсь, вы не прятались в бурю по норам, а делали что должно? — Аид размеренно ступал по кругу, утаптывая свежий снег и с наслаждением наполняя съежившиеся от смрада подземелий легкие чистым после бури, морозным воздухом.
Перед ним стояли трое. Монахи Аида, как называли их другие. Сам же Аид предпочитал называть этих людей послушниками. Или детьми. Тех, кто старше, братьями.
— Владыка, не стоит так думать о нас, — смиренно заговорил один из них. — Лишь мы не боимся тьмы, метельной мглы. Лишь мы властвуем над ночью.
— Ой ли? — Аид остановился и, резко повернув голову, ехидно посмотрел на монахов из-под черного капюшона.
— И твари, — добавил послушник.
— Ну да. — Владыка продолжил свое круговое шествие, сцепив пальцы за спиной. — Давайте по порядку. Что за пальба была вчера ближе к вечеру?
— Удалось найти не сразу — следы быстро заметало. Но Доберман со своей собакой отыскал пять трупов.
Собаки в разрушенном Новосибирске были едва ли не большей редкостью, чем фантастические и жуткие существа, порождаемые матерью всех тварей. Их довольно рано пустили на корм, еще в первое десятилетие. Поговаривали, что собачье мясо полезно при туберкулезе. Возможно, это всего лишь заблуждение — но оно выкосило практически всех четвероногих друзей человека в городе. Лишь в чертоге Аида собаки до сих пор жили и размножались. Монахи Аида предпочитали их мясу человеческое.
— Чьи трупы? — просил Аид.
— Один или двое, похоже, из числа свидетелей Армагеддона.
— Вот как? Вы нашли пояса?
— Нет, поясов не было.
— Так… Ну и шут с ними. Кто остальные?
— Судя по одежде, это не армагедетели. И не охотники. Хотя, возможно, кто-то из тварелюбской общины. Либо с Перекрестка Миров. Раны в основном огнестрельные. Наши потащили эти трупы домой.
— Ясно. Стычка, значит, была. Интересно, к чему это приведет? — задумчиво пробормотал Аид. — Поживем — увидим. А что насчет тварей? Подтвердилось ли, что кто-то кроме беглых трутней посещает нашу часть города по ночам?
— Да не просто по ночам, владыка, — заговорил другой монах. — Они предпочитают, чтобы ночь была ненастная. Как эта, например.
— Рассказывай, — кивнул Аид.
— Мы обнаружили группу. Четыре раба твари и четыре воина. Рабы тащили бревна, мы иногда находим такие на поверхности, в окрестностях станций. И не только мы, но, по слухам, и собиратели всех общин.
— Хм… интересно. Ну а куда они тащили бревна этой ночью?
— Мы не рискнули приблизиться, — виновато проговорил послушник. — Знаем, что на нашу сторону. И на рассвете издалека видели такую же группу или, возможно, эту же самую. Перед тем как кончилась буря, твари уходили на тот берег, причем уже налегке. Будто специально выбрали время, чтобы метель успела замести следы.
— Что ж, логично.
— Еще мы обнаружили нору, довольно свежую, на нашей стороне города. Насколько мы можем судить, ее прорыла тварь-раб. В норе сплетены шелковые перегородки. Мы рискнули спуститься и эти занавеси порвать. Там в глубине собирается вода, наверное, от реки, а слои тварьского шелка не дают ей замерзнуть. Можно предположить, это та самая вода, что сочится в туннеле на нейтральной территории — о ней тебе сообщил недавно Селиверстов.
— Вот, значит, как. Вы порвали шелк, следовательно, вода замерзнет и перестанет сочиться. Хм… — Аид задумчиво покачал головой. — Значит, все-таки твари ходят на нашу сторону, но стараются людям на глаза не попадаться. Выбирают ночное время и вьюгу, когда никого из нас, по идее, не может быть снаружи. Таскают сюда бревна и находят источники воды. Я, кажется, начинаю понимать. Они делают это для нас. Для всех людей, что уцелели в городе.
— Но зачем? — удивились монахи.
— Зачем? — усмехнулся Аид. — Неужели не ясно? Зачем, к примеру, в Перекрестке Миров создают самые благоприятные условия для жизни и размножения рогачей и медведок?
— Чтобы потом кушать, — ответил один из послушников.
— Вот именно! — Аид поднял костлявый палец. — О нас незаметно заботятся. Создают нам условия для выживания и размножения. Следят за балансом сил и ресурсов в нашем мире. Нас выращивают, чтобы мамаше всех тварей было кого есть. Вот что это значит. Собственно, я это предполагал давно, теперь догадка подтвердилась. — Владыка задумчиво усмехнулся, качая головой. — Однако какое жуткое у нас… отражение. Хотя… велика ли разница между нами? Так ли уж мы непохожи?
Глядя со стороны, можно было подумать, что Бронислав впал в оцепенение. Он молча, не моргая и даже как будто не дыша, смотрел на трупы Тора, Масуда и Кожевникова. Рябой стоял позади него и,
