— Капитан.
— Так-так… А свет на катке есть?
— Какой свет? — не понял я.
— Вечером горят лампочки?
— Не горят. Мы днем тренируемся.
— Значит, не горят?
— Да откуда там лампочки!
— Хорошо… — Грека поднялся, сходил в угол за валенком. — Хорошо. Это нам и нужно… Ты, Бориска, пойди потренируйся сегодня, а завтра — хватит.
— Опять что-то задумал? — подозрительно спросил я.
— Шевелится идейка… Еще один урок проведем. Вот какой урок! — Грека сжал кулак. — Слушай и запоминай: сбор назначаю на сегодня, у моего дома. В одиннадцать часов вечера. Только не говори, что поздно, что мамочка не отпустит. Придумай что-нибудь. За Котькой я сам схожу.
Я вконец встревожился. С трудом сдержал волнение:
— Сказать-то можешь, что задумал?
— Потом узнаешь. Вечером.
— Нет, тогда не жди меня. Не пойду.
— Как это не пойдешь? Ты член нашего клуба! Забыл?
— Помню. Только все равно не пойду. Мы с Котькой у тебя кто? Пешки? Рабы? Мы так не уговаривались. Не пойду! Может, ты задумал убить Климова.
Грека даже валенком на меня замахнулся:
— С ума спятил! Чокнулся, да?
— Кто чокнулся — неизвестно.
— Ох, и глупый ты, Борька! — Грека вновь опустился на колени и примерил в ременной петле валенок. Остался доволен. — Надо же сказануть такое — убить! Ох, глупый. А дело пустяковое совсем. На катке вашем — лед? Лед. Значит, скользко. Выйдет какой-нибудь малыш — упадет, разобьет носик. Больно. Заплачет. Кому приятно? А мы лед песочком посыплем. Малыш и не упадет. Еще лучше — золой. Ведерко золы я достану. Беру на себя. Видишь, сколько на себя беру — Котьку, золу… Тебе пустяк остается: прийти в одиннадцать часов к моему дому. Договорились?
Я, когда про песок услышал, опять хотел было заартачиться, да вдруг смекнул: ни к чему это. Наоборот, всякое подозрение нужно усыпить.
— Так бы сразу и сказал, что песочком посыпать. А то прямо напугал меня… Песочком — другое дело. Песочком можно.
— Видишь, как хорошо договорились, — сказал Грека. — А сейчас иди тренируйся напоследок, забивай шайбы. И я на лыжах немножко разомнусь, ведерко захвачу — золы набрать… Не опаздывай…
На этот раз я не кинулся к телефонной будке, чтобы позвонить от имени разведчика «2-Б». Мое волнение было так велико, что Грека, наверное, и на улицу еще не вышел, а я уже подбегал к Алешиному дому. На бегу бросил взгляд на снежную бабу. Она стояла, как и утром, обворованная, одноглазая. Значит, все еще работают.
В комнате у Сапожковой кроме Алеши я застал двух, девочек и Владика, который пожертвовал красный зонтик. Работа шла полным ходом. На столе сохла готовая лакированная сумка, еще придумали какие-то модные карманы, серебряные пуговицы… Всего я просто не успел как следует рассмотреть. Взял Алешу за руку и потянул в переднюю, где никого не было. Через секунду вслед за нами вышла и встревоженная Марина.
— Лицо у тебя какое-то… Случилось что?
— Пока нет. А вот вечером…
Новость, какую я принес, потрясла Марину. Чуть бант на косе не оторвала, пока слушала меня.
— Я считаю, надо милицию предупредить…
— Спасибо, чтоб и меня вместе с Грекой арестовали!
— Ой, верно… Что же тогда делать?
— Спокойно. — Алеша поднял ладонь. — Чего волноваться? Здесь-то, у себя, да мы сто раз придумаем, как проучить его. Ну и вредина этот Грека!
— Вредина? Ты мягко выражаешься. Да он… — От возмущения бледные веснушки на Маринином носу, мне показалось, даже покраснели. — Да он как диверсант просто. Как враг…
Я вспомнил про слоненка, который лежал в моем кармане, и миролюбиво заметил:
— Это ты зря. Какой он враг? Ну, хулиган, может… А вообще, жизнь у него не сладкая. Отца нет. Мать всегда ругает… — Больше я ничего не сказал о Греке. На другое перевел: — А Владик-то молодец! Зонтик, смотрю, принес…
Глава двадцатая, рассказывающая о том, как проходила ночная операция, и о первых грешных подозрениях
Маму я предупредил, что, возможно, задержусь у Алеши — нам всякие срочные дела нужно доделать, поэтому пусть не волнуется.
— Когда ты вместе с Алешей Климовым, я спокойна, — сказала мама. — Прекрасный мальчик. А дел у вас сейчас, я представляю, не переделаешь. Молодцы! Ишь что затеяли, в прессу попали! Всем сотрудникам показывала сегодня газету с вашей знаменитой модницей. Завидуют мне: какой, мол, сын растет…
Я видел: мама на эту тему говорит с особенным удовольствием; только что большущее письмо написала папе — тоже, главным образом, о моей выдающейся личности. В письмо она вложила и вырезку из газеты. Врать не стану: мне приятно было, что где-то в далекой Тюменской области, в глухих лесах и промерзших болотах, отец получит это письмо с газетной вырезкой. Конечно, мне бы и самому пора написать ему, да все некогда. Вот и сейчас. Надо еще у Алеши побывать, а потом, к одиннадцати…
— Мам, я побежал! Давай письмо, брошу по дороге в ящик…
У Марины — там же был и Алеша — я пробыл полтора часа. Снова и снова продумывали план действий. К половине одиннадцатого твердо и окончательно обо всем договорились. На прощание Алеша потискал мою руку, сказал в дверях:
— Не робей, Борей!
— За меня не волнуйтесь. Сами, глядите, не провороньте. А то заснете…
Тогда, под Новый год, Грека с Котькой меня поджидали, теперь к месту сбора первым пришел я. Видно, все-таки рановато явился.
На улице было пустынно, во многих окнах свет уже не горел. Темным квадратом затаилось и окно Греки. Может быть, на кухне сидит? Я обошел дом, отыскал со двора на третьем этаже окно их кухни. И там черная темнота. Странно…
Тонко посвистывал ветер. Наверное, голые, обледенелые ветви создают этот звук. Днем его не слышно или просто не замечаешь, а сейчас, в тишине, во мраке, когда стоишь один, ветер посвистывает отчетливо, словно зверь вдали завывает. Я поднял воротник пальто, вернулся на улицу…
А если он спит? И думать забыл о своем вредительстве? Ночь ведь. Кому охота в такое время бродить по улицам? Я представил свою мягкую, удобную кровать, как лежу под теплым одеялом, рядом, на тумбочке, — зеленый колпачок лампы, только руку протянуть, нажать кнопку. Тут же — второй том фантастических повестей Беляева. Мама еще не стала бы требовать гасить лампу. Каникулы же…
А что, если наплевать на этого дурацкого Греку, на все его глупые затеи и пойти домой? Хорошо бы… Но нет, нельзя: ведь Алеша с Мариной приготовились, ждут. И позвонить им, чтобы ложились спать, тоже никак нельзя. Вот если бы наверняка знать, что Грека — дома и сны видит, лежа на своем диване… А может быть, за Котькой пошел? Долго что-то ходит. Сейчас уже, конечно, больше одиннадцати. Ох, сколько ждать еще?..
Я подумывал, не подняться ли на третий этаж, к двери Грекиной квартиры. Вдруг повезет: Грека храпит во сне, и я через дверь услышу его храп… Однако принять какое-либо решение не успел — в
