голубоватом свете ламп, развешанных по середине улицы, увидел приближающуюся фигурку человека. Шел он быстро, и я узнал предводителя «Клуба настоящих парней». Но почему один? А Котька?
— Что, не отпустили? — спросил я.
— Слюнявчик! Под охраной мамочки с папочкой! — Грека зло сплюнул. — Днем согласился, обещал пойти, а тут — за порог не ступил. «Спать пора», «Что скажу маме?» Таскался к нему, как дурак!
— По телефону надо было позвонить. Ведь знаешь его номер.
— Морду надо было ему набить! — Грека выставил левую руку в толстой, как боксерская перчатка, рукавице и несколько раз коротко ткнул слабый стволик деревца. — Вот так ему, так! По морде! — свирепо выдохнул Грека и провел длинную серию ударов правой и левой. Мощная серия! С веток задрожавшего дерева посыпалась ледяная изморозь. Я представил на миг: если бы это и в самом деле был Котька? Ух! Трупом свалился бы после такой серии. Мне стало не по себе.
— А я стою, дожидаюсь. Замерз, как цуцик.
— Ты, Борька, парень — будь здрав. Настоящий парень! Не то что слюнявчик этот. — И Грека снова обрушил, тяжелые удары на беззащитное деревце.
— Сломаешь.
— Котьке ребра — это точно! Полтинник попросил у него. Как у человека попросил. Жмется, говорит, нету…
— Мы пойдем или не пойдем? — проговорил я. — Двенадцатый час. Поздно…
Так хотелось, чтобы Грека чертыхнулся и махнул рукой: «А, пропади они пропадом со своим катком! Спать пойду». Но нет, Грека не из тех, кто быстро отступает от своих планов.
— Один момент, — сказал он и поспешно скрылся за углом.
Значит, Котька забастовал. И правильно. Сколько можно терпеть унижения! А Котькин карман Грека окончательно со своим спутал. Неужели Грека и правда пустит в ход кулаки?..
Из-за угла дома Грека вынырнул как тень. Не, вышел, именно вынырнул. То ходил прямо, а тут согнулся, шаги — лисьи, что-то к боку прижимает.
— Айда, — шепнул он. — Золу достал — первый сорт. На Ниженку ездил. Там дружок у меня, в своем доме живут. Зола из печки.
Я снял варежку и на ходу пощупал туго набитый гладкий мешочек из прозрачной пленки.
— Как в магазине упаковочка! — хохотнул Грека. — Культурненько! — И снова хохотнул.
«Веселись!» — со злорадством подумал я и предложил:
— Устал? Давай понесу.
Мешочек оказался тяжелый. Надо же, не поленился — на самую Ниженку поехал, в другой конец города. Такую даль тащил. Вот ведь сколько злости в человеке…
Наконец свернули в полутемный, совершенно безлюдный переулок. Последний переулок. Еще метров полтораста — и Алешин дом.
Грека переложил груз на плечо.
— Эх, ехал Грека! И посыпончик устроим! — И тут же добавил шепотом: — Вдвоем будем посыпать, чтобы скорей управиться.
Я не ответил. Мешало волнение. И за Алешу я волновался, а еще сильнее за Марину. Все ли сделают, как надо?…
Вот и наша улица. Пятиэтажный Алешин дом. Поздно как — во всем доме четыре окна светятся. А что, если не дождались — спать легли?
Мы вошли в тихий, безмолвный двор.
— Темнотища… Порядок, — едва слышно сказал Грека и опустил мешок на землю. — Снимай варежки и насыпай в них… Разбрасывай по всему полю…
Грека что-то еще шептал в мое ухо, но я уже не понимал, что он говорит. Я все гадал про себя: заметили нас или не заметили?
Хоккейная коробка стояла чуть в глубине двора. До входа с видневшимся над ним фанерным щитом надо было пройти каких-нибудь пятнадцать — двадцать метров. Эти немногие метры мы преодолевали крадучись, и, наверное, потому скрип снега под ногами казался таким громким и отчетливым. Греку это, конечно, пугало, мне же хотелось, чтобы скрип раздавался еще громче, чтобы его обязательно услышали. Ну, когда же, когда?.. Вот Грека ступил на лед, сунул руку в мешок. И в следующий миг сверху ударил яркий сноп света, по ушам, откуда-то совсем рядом, резанул длинный заливистый милицейский свисток.
Грека бросил мешок и без оглядки помчался к углу дома. Я — за ним. А сзади все заливался свисток.
Мы пробежали до конца темного и безлюдного переулка. Я сильно запыхался, в груди тяжело бухало, а ноги от усталости просто подкашивались. Вдобавок ко всему где-то обронил варежку.
Ни погони, ни свистков теперь не было слышно.
Я прислонился спиной к дереву:
— Обожди… Не могу больше.
Грека прислонился к дереву с другой стороны.
— Идиоты!
— Кто идиоты? — не понял я.
— Сторожа! Кто-кто… Делать им больше нечего — каток по ночам охраняют.
— Там недалеко магазин, — очень к месту вспомнил я. — Наверное, его и охраняют.
— Пускай и сидели бы тогда у своего магазина!
— Может, на коньках захотелось им покататься? — Мне вдруг стало очень весело: в самом деле, разве не смешно — приходит на каток бородатый сторож с ружьем и всю ночь фигуры по обязательной программе на льду выписывает. А вообще здорово получилось, что Грека во всем какого-то несуществующего сторожа обвинил. Здорово! Жаль только, варежку посеял.
Я принялся вытряхивать на дорогу золу из второй варежки: не пропадать же добру…
Но рано я обрадовался. Грека обернулся назад и, глядя в темный переулок, задумчиво произнес:
— Не пойму — отчего свет сразу загорелся? Все равно как прожектор. Сверху откуда-то… Откуда? С балкона?
Я выбивал об руку варежку и растерянно молчал.
— Алешка живет на каком этаже?
Не ответить было невозможно:
— На пятом.
— А балкон у него во двор выходит?
— Не знаю, — помедлив, соврал я.
— А не его это работа… — Грека посмотрел на меня долгим и подозрительным взглядом. — Может, кто-то предупредил его?..
Надо было немедленно давать отпор. И самый решительный. Иначе и выдать себя недолго.
— Знаешь! — Я в последний раз больно стегнул себя варежкой. — Язык без костей, сказать что хочешь можно! Связался с тобой, варежку вот потерял. Совсем почти новые варежки…
— Обожди, — неожиданно оборвал меня Грека. — А не Котька это?.. У Алешки есть телефон?
— Есть, — подтвердил я.
— То-то он не захотел идти сейчас… Как думаешь?
Можно бы, конечно, капнуть на Котьку. Чего проще. Но все же лучше свалить на сторожа. И честней.
— Ерундистика! И, по-моему, вовсе не с балкона свет, а с какого-то столба… — Я надел на левую руку варежку и ворчливо сказал: — Эх, посеял! Жалко. Хорошая была варежка. Теперь правую руку в кармане придется греть… Магазин-то рядом. Вот сторожа и охраняют…
— Что за напасть такая, — вздохнул Грека. — Не везет нам с тобой. Золу какую добыл, и все прахом.
— Не все. — Я снова повеселел. — Видишь, немножко посыпал.
— Не везет, — убитым голосом повторил Грека и добавил: — Пошли спать…
Не прощаясь, он свернул за угол. Я постоял минуту, другую, и, когда окончательно стихли Грекины шаги, побежал к Алешиному дому. Мешка с золой я не нашел (видно, Алеша с Мариной его подобрали), зато
