отчитываться, тем хуже, если я немного отклонюсь!..
Вернемся же к нашим баранам… малыши Одиль, вылезли из своих чехлов… слетели кубарем со своих платформ… инстинктивно они шли по следам Одиль, они нашли свою маленькую маму… она была в отчаянии, их маленькая мама…
– Я не смогу дальше ехать, доктор… я остаюсь здесь…
Она меня предупреждала…
– А если они вернутся?
Я имел в виду бомбардировщики… им плевать на наши страдания…
Подходят малыши, между девочками, мальчиками нет различия… все обернуты в шерстяные ткани, перевязаны веревками… пятнадцать душ… с первого взгляда видно, что они дебилы… слюнявые и перекошенные, лица уродливы… совершенно приютские кретины… у нас их тоже, конечно, много, они достигают определенного возраста и делают карьеру, более того, диктуют, навязывают свое мнение, и разрази их гром!.. У меня были более неотложные дела, чем кормить этих гномов… Одиль могла бы этим заняться… мы имеем право на усталость!.. Очень мило, она не хочет больше двигаться, кровохарканье, удобно! А что же делать нам?… Разве я не потерял столько крови… И разбитая голова – пустяк?… Более того, я это говорил и повторяю, я – инвалид на 75 процентов, 100… когда Пецарефф[54] будет в таком же состоянии он получит свидетельство об окончании начальной школы, еще предоставят слово… среди прочих сюрпризов… а там эти малыши-идиоты были, наверняка, не в комплекте… они растерялись в дороге… очень больные… как она сказала, корь? Эти же в итоге избежали гибели, прошли селекцию… одно только – они были голодны… нам нечего было им предложить… они бормотали… обрывки слов… смотрели на нас и на Одиль… но именно к нам они адресовались… я говорю Лили: «Покажи им Бебера!» Она вынимает его из сумки… а, вот это их заинтересовало… они смеются, на свой манер, морщат носы и пускают слюну… они хотят потрогать Бебера!.. Не надо!.. Нет! Но Бебер хочет поиграть с ними… он мяукает… и малыши плачут… закончим на этом! Хорошо в качестве последней точки! Но, не правда ли, то место, где мы находимся, очень необычное… огромный залив перед нами, все эти корабли с задранной в воздух кормой, а справа город, который еще дымится, развалины… я думаю, он пострадал больше Ганновера и, наверняка, сильнее разрушен, чем Ульм… итак, это залив, я повторяю, огромная поверхность воды, площадью со Швейцарию… вы знаете, или как Версаль…
По правде говоря, эти малыши, дебильные, мордатые, слюнявые, хотели, но не могли нас о чем-то спросить… видно было, как они прилагали усилия, чтобы их поняли, только и всего… возможно, больше не осталось бы скотобоен… если бы ответственные лица заглядывали в глаза дефективных… во время войны понимаешь, что войны длятся, возобновляются и никогда не заканчиваются, те же самые скоты с обеих сторон… я вижу там Гонкуров, это так на них похоже, на стороне депутатов, на стороне судей, они силятся, и это все, «они не созданы для…» наших сопливых кретинов, а наши кретины не созданы для жизни, но они прибыли сюда, и они голодные… я и сам себя чувствую, я бы сказал, «абстрактно»… следствие не так усталости, как шока, удара кирпичом… Фелипе видел… а еще из-за потери крови, вытекающей из уха… и в моих штанах полно крови… штаны, должен сказать, слиплись…
– Фелипе, пойдем туда?
– Пойдем зачем?
– Искать еду!
Он согласен, но куда?… Я ему объясняю… прямо перед нами, с другой стороны порта… там же город!.. Он видит только одни дымы!.. Все затянуто маревом… не могу сказать, что он мне верит, но он пойдет, это главное… меня пошатывает, но я решился… Одиль тоже полна решимости, но не может двигаться… сотрясается от кашля…
– О, нет, доктор, я больше не могу… я хочу умереть здесь… позаботьтесь о детях, пожалуйста!..
Черт возьми! Я болен серьезнее, чем она!.. Кровохарканье? Хорошенькая история!.. Великий кардинал всю свою жизнь харкал кровью, перетрахал всех этих герцогинь, потом затрахал Европу, да еще как!.. Она до сих пор хрипит и корчится… такая бесформенная, расчлененная, плюющая кровью!.. Проще пареной репы! И все это вотчина великого кардинала…
– Вперед!..
Смелее, малыш! Я вам уже сказал, что этот залив велик, размером со Швейцарию, и что все эти корабли уткнулись носом в ил, винты в воздухе, в очень непристойных позах… замечаю, что для приморского района стоит весьма странное безветрие… запах горелого, конечно же, как и повсюду во всей Германии, но здесь ощутимо пахнет смолой, осевшим голубым дымком… как порой у нас на улицах, когда заливают свежий асфальт…
Я ищу вокруг какую-нибудь надпись… ориентир для встречи, если потеряем друг друга… какую-нибудь табличку… ничего – как в Оддорте! Служащий?… Ни одного!.. Это временный вокзал, наскоро смонтированный за пределами города, не рассчитанный на длительный срок… вокзал деревянный… отлично виден порт, корабли и прочее… я вам рассказываю, по меньшей мере, двадцать раз… винты в воздухе… мне скоро семьдесят лет… и если я не пускаю слюни, как мои маленькие кретины, то это уже чудо… особенно работая так яростно и ожесточенно, могу сказать, переделывая по десять раз, двадцать раз… упрямый, как Ахилл, тот хотя бы получает прибыль… я и должен быть по-старчески немощным, это естественно… особенно после удара кирпичом!.. Я говорил вам об этом пятнадцать… двадцать раз… что касается этого локомотива в облаках, я не слишком убежден… плевать на убежденность! Разве этот глист вонючий имел доказательства, что я получал деньги от немцев?… И разве это помешало ему написать об этом в
Ни малейшего ветерка, я уже сказал… густой дым поднимается вертикально… однако же море совсем близко… я встречаюсь с вами там, где вас покинул… перед Гамбургом… словом, перед его развалинами… я тоже, не правда ли, иногда, отлучаюсь… самое время для маленького резюме, взывания к теням, аспектам… в общем, инвентаризация; я вас не спрашиваю, где вы находились… принимаю вас таким, как есть… я вам сказал, что море совсем рядом… чайки планируют над нами… любопытно, что же такое мы?… И улетают к дымам, к руинам… я узнал потом, что они выискивали… им хотелось узнать, живы ли мы, не умираем ли… агонизирующим они выклевывают глаза, выдалбливают глаза, глотают конъюнктиву, соединительную оболочку глаза, сетчатку… следует напомнить, что акулы, спруты, миноги имеют право только на нижние части тела, торс… ноги… вот, знаете ли, привычка быть педантичным! Я же, не будучи ни акулой, ни чайкой, стараюсь дать малышам чего-нибудь поклевать… и малышам необычным… Лили тоже хочет пойти с нами… хорошо!.. Одиль останется, она не может двигаться… ее маленькие кретины способны еще маршировать, кое-как, более или менее… а нет ли среди них агрессивных?… О, им не удастся раздуть пожар!.. Одиль уверяет меня, что они миролюбивые, спокойные! Вовсе не злые, скорее даже ласковые… у нее было время их изучить… но она больше не хочет с ними знаться! Она снова показывает мне кровь на платке, которую сплюнула… просит обследовать ее!.. Ну, с этим можно подождать! Сначала главное… эти маленькие идиоты не видели молока после Лейпцига, если бы они прибыли вовремя, я имею в виду Оддорт, они бы не нуждались больше ни в чем!.. Одиль не отдавала себе отчета… я не собирался ей объяснять… итак, вперед!
