– Мда… – Лаури резко поднял бурдюк и улыбнулся: – А чего ты хочешь? Я ведь феодал. Неизбежный отпечаток… Но вообще-то я и
– Будем, – согласился я, стукнув глиняным боком своей кружки о его.
Мой первый и единственный опыт со спиртным состоял в ста граммах яблочной наливки, выпитых на позапрошлый Новый год. Я и вкуса-то не помнил… У вина был какой-то непонятный и не очень приятный горьковато-кисло-сладкий оттенок, от которого загоралось в горле и щипало язык.
– Гадость, – признался я, через силу допивая то, что было в кружке. – Налей еще, что ли?
Вторую я усадил, как компот, и она на вкус показалась мне куда приятней, хотя у меня начала плавно кружиться голова (тоже, кстати, не сказать, что неприятно). Лаури совершенно без эмоций разлил по третьей… и вдруг спросил:
– Ты кем хотел стать, Олег?
– Я? Военным, – немного удивленно ответил я.
Лаури поднял бровь:
– А, ну да, у вас же все мечтают стать военными…
– Ну, вообще-то это немного не так, – возразил я, отхлебывая из кружки. Черт, а штука-то приятная… – Но я всегда мечтал стать военным. Не ради славы, нет… понимаешь, я думал, что кто-то должен защищать свою родину. Понимаешь?
– Кажется, да. – Лаури покивал. – Знаешь, а я мечтал стать историком. Только, наверное, не стал.
– Почему? – искренне удивился я.
Лаури покривился и печально вздохнул:
– Неперспективная профессия.
– История?! – поразился я. – Знаешь, история мне тоже нравится… Как это – неперспективная?
– А вот так. Родители хотели, чтобы я стал менеджером по информационным технологиям. Это профессия с будущим…
– Тебе не кажется, что это глупо? – осведомился я. – Хотел стать историком, а стал этим… менеджером, потому что историком неперспективно. И что за жизнь у тебя будет?
– Да я понимаю. – Лаури отпил из кружки. – Мне иногда кажется, – он посмотрел в нее, – что тут, в этом мире, я чувствую себя лучше, чем
– Не знаю, – вопрос застал меня врасплох. – Я как-то не думал об этом никогда… Знаешь, – вдруг признался я, – у меня не получилось бы стать военным. У нас не берут в училища ребят с неправильным прикусом, а у меня еще и картавость.
– Ничего себе правила у вас! – удивился Лаури. – Правильно, наверное, у нас всех вашей армией пугают… Но из тебя, мне кажется, получился бы хороший военный.
– А из тебя? – Я допил и налил себе сам.
– Да… – Он задумался, потягивая вино, потом признался: – Знаешь, это, наверное, сидит в каждом мужчине… Ты умеешь петь?
Хороший вопрос. Мы говорили вроде бы связно, но я серьезно задумался над сказанным, пока ответ не оформился в слова:
– Умею, но так себе. А что?
Вместо ответа Лаури вдруг дернул по-английски – и очень даже мелодичным голосом:
Я засмеялся, отхлебывая из кружки. Лаури подмигнул мне:
– Ну, дальше там уже полный мат, – оборвал Лаури себя. – Давай еще выпьем.
Мы выпили еще и опять разлили… Лаури откинулся на массивную спинку стула, а я попросил:
– Слушай, спой еще, а?
– Ладно. – Он не стал ломаться. Несколько мгновений смотрел в стол, потом поднял на меня потемневшие внимательные глаза:
Танюшка проснулась от того, что кто-то шуршал занавесью у входа и время от времени страшным голосом взревывал по-немецки:
– Русланд! Дойчланд! – и еще какой-то дикий хрип.
Танюшка вскочила, схватив из перевязи охотничий кинжал. Чиркнула одной рукой «зажигалку», выбивая искру на фитиль, – лампа загорелась.
Олега не было. Точнее, не совсем не было. Его не было в постели. Зато у входа он очень даже был.
Олег сражался с занавеской, пытаясь ее наконец-то обойти, но путался в ней, как в лабиринте. Куда бы он ни совался, в руках у него обязательно оказывался не тот, так другой край. Впрочем, Олега это, кажется, ничуть не смущало – он не выглядел рассерженным, а вполне энергично орал что-то на псевдонемецком, снова и снова повторяясь. Кроме того, он то и дело за эту занавеску цеплялся, как за последнюю надежду, и вроде бы падал.
– Олег, ты чего? – сердито и удивленно спросила Танюшка, бросая кинжал в ножны. – Рехнулся, что ли?
Олег осекся и, завозившись интенсивней, выпал в комнату – но не упал, вцепившись в кровать и пытаясь увидеть Татьяну, однако явно ее не различая.
– Да ты же… – Танюшка вгляделась и обалдело ахнула: – Да ты же совсем пьяный!
– Ни-ка-да, – убежденно сказал Олег и, потянувшись в пространство, рухнул на кровать ничком. Больше он ни одного движения не сделал – остался лежать, разбросав руки и ноги и громко дыша в меховое одеяло открытым ртом.
– Напился, – растерянно повторила Танюшка. Ей внезапно стало смешно – по-настоящему, не от нервов. – Елки-палки, да как напился! В сиську напился…
Хихикая, она обошла кровать и, перевалив Олега на спину, придержала его мотнувшуюся руку, чтобы не ударилась о край кровати.
– Вот алкашонок малолетний. – Она задумалась. – Что же мне с тобой делать-то? Это ведь классический сюжет: пьяный муж приходит за полночь, его встречает верная и чуточку разгневанная жена…
Она засмеялась. Глаза Олега открылись.
– Плохо мне, а ты смеешься, – неожиданно внятно сказал он и тут же вновь закрыл глаза.
Лицо у него было несчастным и обиженным, нижняя губа отвисла.
– Алкоголик ты, алкоголик, – с нежностью шепнула Танюшка, присаживаясь рядом. – Ладно, давай раздеваться…
…Сказать, что у меня утром болела голова, – значит, не сказать ничего. Когда я опрометчиво попытался встать (голова болела с момента пробуждения, но я сперва не придал этому значения), желудок вдруг
