прыгнул к горлу, пол поднялся дыбом, и я, опережая свою блевотину, грохнулся в него лицом. Кто-то рухнул мне на плечи и в радостном барабанном ритме начал загонять в затылок вибрирующий лом. Я не открывал глаз, боялся увидеть свои глазные яблоки лежащими на полу метрах в пяти от меня (показалось, что у меня лопнул череп). Во рту был вкус рвоты, но одновременно – сухо, как в пустыне.
– Плохо тебе?
– Та-а-ань… – застонал я, внутренне содрогаясь, – не шу-ми-и… Я, кажется, умираю… Что со мной?..
– Ты напился, как сапожник, – пояснила она, помогая мне подняться на ноги. – Иди сюда, умоемся… Вот так…
Ледяная вода вызвала у меня нервные сотрясения. Пока я с трудом возил полотенцем по ставшей неожиданно очень чувствительной коже, Танюшка что-то налила в кружку (я слышал звук) и сунула мне:
– Пей.
– Тань, меня стошнит, – пробормотал я, с опаской косясь на дымящуюся кружку.
–
В кружке оказался невероятно крепкий и несладкий кофе.
– Лаури принес. Извинялся, – пояснила Танюшка, садясь на постель. Я сел рядом с ней и, аккуратно пристроив голову у нее на плече, закрыл глаза. – Олег, – тихо позвала она.
– Да? – Я не открывал глаз, с наслаждением ощущая, как откатывает головная боль.
– Олег, ночью ты был такой…
– Что, страшный, что ли? – уточнил я.
– Нет, Олег… понимаешь… жалкий такой… беспомощный, совсем как будто не ты… Я хочу тебя попросить, Олег… Никогда больше не пей, хорошо? Если ты меня любишь.
– Обещаю, Тань, больше никогда, – негромко и серьезно сказал я.
В Скале англо-норвежско-испанский с редкими вкраплениями других наций контингент разместился не хуже, чем наши знакомые карпатские чехи. В природных доках со стороны моря стояли два драккара, а сами жилые помещения располагались в глубине скалы. Я даже удивился, до чего основательно они тут устроились. Нам без слов предоставили небольшую (так теплее в холодные зимы), но даже обставленную комнату. И все, кажется, были искренне рады – даже незнакомые ребята и девчонки. Я бы, наверное, хотел тут остаться. Но… не хотел. А Танюшка просто молча согласилась с решением плыть на Азорские острова.
Шторм продолжал бушевать, и мы оказались как бы не у дел. Я, правда, фехтовал с местными ребятами и обменивался с ними обычным слегка хвастливым трепом о приключениях. А вот Танюшка не нашла с местными девчонками общего языка. Я, если честно, тоже все время помнил, что большинство из них – это испанки, первых парней которых убили пришельцы с Севера. Видел я, кстати, и Изабель, девчонку Свена. Она была действительно красива и неожиданно замкнута для испанки…
Так или иначе, но Танька большую часть времени с явным удовольствием валялась в постели и читала. Вернее, разбирала по словечку тексты в шести испанских книжках, попавших сюда невесть когда, пытаясь самоучкой освоить этот язык. Не знаю, какие уж у нее были успехи, но названия она мне перевела. Это были неизменный «Дон Кихот» Сервантеса, сборник комедий Лопе де Веги, «Остров» некоего Гойтисоло, толстенный и затрепанный сборник детективов, «Талисман» Стивена Кинга (того самого, повесть которого «Туман» меня так напугала в «Вокруг Света» как раз весной 87-го года; не знал я тогда, чего надо бояться!) и (черт его знает, с какой стати!) большеформатный альбом черно-белых фотографий с заснятыми на фоне очень красивых пейзажей голыми мальчишками и девчонками. Я ей даже завидовал, потому что сам давным-давно ничего не читал. Раньше я думал, что и дня не смогу прожить без книги, а вот под ж ты…
Но и я, если честно, много бездельничал. В основном – дрых, и это было великолепное чувство – вот так спать в постели, в совершенной безопасности. И это чувство в немалой степени укрепляло мое намерение уйти подальше от этого бурного мира, туда, где можно без страха ложиться спать, не вздрагивать от шорохов в ночи и не думать за всех о невыносимо сложных, кровавых вещах.
А еще… еще я пытался вспомнить, о чем говорил со мной в том сне Арагорн. Временами мне это казалось очень важным. Но мир этот вычерпал мою любознательность почти до дна. Я устал. Только это теперь и имело смысл…
…Мы гостили в Скале уже шестые сутки, и как раз наступило седьмое утро. Было совсем рано. Лаури разбудил нас сам.
– Подъем, – сказал он, и я, открыв глаза, увидел, что Лаури одет полностью. – Шторм прекратился. Драккар спускают на воду, Олег. Мы отправляемся на запад через полчаса.
Гребцы пели. Песню перемежали звонкие удары гонга. После долгого шторма пришло полное безветрие, но, похоже, грести парням было в удовольствие.
Мы с Танькой сидели на корме, возле Лаури, лично правившего веслом, расстелив на теплой палубе меховой плащ. Драккар резал океанскую гладь, рождая двойную волну, медленно разбегавшуюся в стороны и угасавшую вдали.
– Да, это уже океан, – сказал я вслух.
– Океан. – Лаури легко довернул весло, ловко сменив ногу на палубе.
– До Азориды неделя такого хода, – сказал Лаури и ударил в гонг: – Эй, навались!
Весла на миг замерли в высшей точке размаха – и с удвоенной силой вспороли воду.
– Росстани, – сказала Танюшка.
Я повернулся к ней:
– Что ты сказала?
– Росстани, – повторила Танюшка, глядя на меня внезапно потемневшими глазами – как вода лесного озера, на которую упала вечерняя тень. – Место, где расходятся дороги. Место, где расстаются, Олег.
Рассказ двенадцатый
Свой остров
Это была двести одиннадцатая зарубка. Не знаю, зачем я их делал, но я каждый день приходил к этому валуну и аккуратно выскребал вертикальный штрих – новый в длинной веренице, похожей на строй воинов в серебристых латах.
Мы с Таней жили на этом острове почти семь месяцев. И дни… не летели, а плыли, равнодушно, незаметно, одинаково; усыпляли своим монотонным и однообразным ходом. Как вода с камня – кап… кап… кап… Вроде бы медленно-медленно собирается и падает каждая капля, но, глядя на них, можно не заметить, как прошли часы.
