улице занимала одна только эта галерея. Плюс дополнительное помещение на Двадцать восьмой и фотогалерея в Верхнем Ист-Сайде. Я шел и думал о том, что никогда мне не вырасти до таких размеров. Даже если бы вдруг захотелось. Мне не хватало размаха.
Я вцепился в одну из ассистенток Мэрилин, и после долгих переговоров по рации выяснилось, что Мэрилин на четвертом этаже.
В лифте я прорепетировал речь. Извиняться не хотелось, но ведь Рождество все-таки.
У Мэрилин два офиса. Это как две кухни в ее доме. Один кабинет для посетителей, а в другой она почти никого не пускает. Огромная комната с высоченными потолками и девственно чистым столом располагается на первом этаже. Мэрилин использовала ее, когда нужно было заключить сделку или просто потрясти новых клиентов великолепием обстановки. Настоящий кабинет, с заваленным столом, круглыми следами от чашек с кофе, открытками на стенах и мозаичным журнальным столиком, предназначался только для самых близких. Я, например, о нем узнал только через год после того, как мы с Мэрилин начали встречаться.
Мэрилин сидела в старомодном кресле-качалке, единственном предмете, который совершенно не вписывался в интерьер. И единственном предмете, который Мэрилин сохранила после продажи дома в Айронтоне. Рука свисала с подлокотника, на ковре стоял пузатый бокал с виски. Стены дрожали от грохочущей на первом этаже музыки.
– Ты куда подевалась? – заговорил я. – Все про тебя спрашивают.
– Забавно. Последнее время про тебя мне постоянно задают тот же самый вопрос.
Я не стал развивать тему, только спросил:
– Ты спустишься?
– Не хочется.
– Что-то случилось?
– Нет.
Я собрался принести извинения, но понял, что еще не готов. Тогда я опустился рядом с креслом и взял Мэрилин за руку. Жесткую, сильную руку. Не в первый раз мне пришло в голову, что Мэрилин прекрасна, но в красоте ее есть нечто резкое, почти мужественное. Твердый подбородок, четкие черты лица. Она улыбнулась, пахнуло перегаром.
– Ненавижу эти приемы.
– Зачем тогда ты их устраиваешь?
– Так надо. – Она закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. – И потому что я люблю приемы. Люблю и ненавижу. Одновременно.
– Ты не заболела?
– Нет.
– Хочешь, воды принесу?
Она не ответила.
Я встал, открыл дверцу маленького холодильника, достал бутылку «Эвиан» и поставил на пол рядом с бокалом. Мэрилин даже не пошевелилась.
– Не нравится тебе там, а? – сказала она. – Ты бы сюда не пришел, если бы нравилось.
Я присел на край стола.
– Было бы веселее, если бы ты спустилась.
– Небось с кучей народу уже поболтал.
– Ага.
– Про тебя все спрашивали.
– Ты говорила.
– Можно подумать, ты на войну ушел.
– Не ушел.
– Ох… – Она вздохнула, не открывая глаз. – Я им отвечаю, что и сама не знаю, где ты.
Я промолчал.
– А что мне еще говорить?
– Это неважно.
– Они уверены, будто я в курсе. Будто мы с тобой постоянно на связи.
– Так и есть.
– Разве?
– Конечно.
Мэрилин кивнула:
– Это хорошо.
– Конечно, – непонятно зачем повторил я.
– Тебе понравилось у меня жить?
– Ты просто чудо. У меня слов нет, чтобы тебя отблагодарить.
– Пока ты ни одного ни сказал.
– Прости, если не сказал. Тогда я сейчас скажу: спасибо тебе огромное!
– Наверное, не нужно ждать благодарности. Но мне очень хотелось это услышать.
– И правильно.
– Нет, неправильно. Я ничего не должна от тебя ждать.
– Мэрилин, но ведь это вопрос элементарной вежливости. Ты совершенно права, я должен был тебя поблагодарить.
Она помолчала, потом спросила:
– Правда?
– Что?
– Это вопрос вежливости?
– Я не понял тебя.
– То есть мы с тобой так должны себя вести? Соблюдать приличия?
– Ну да, мне казалось.
– Ага, – ответила Мэрилин. – Извини, я не знала.
– А почему бы нам не вести себя вежливо?
– По кочану. – Она открыла глаза. – Потому что я тебя люблю! Кретин!
Мэрилин никогда раньше этого не говорила.
– Меня спрашивают, как у тебя дела, а мне и сказать-то нечего. Знаешь, как это унизительно? Они спрашивают, а я должна знать ответ. Им нужно что-то ответить. Так?
Я кивнул.
– В жизни не угадаешь, кто мне звонил, – сказала Мэрилин после паузы.
– Кто?
– Угадай.
– Мэрилин…
– Ну же, постарайся. – Она снова начала по-южному растягивать слова: – Ведь сейчас праздник. Пра- а-аздник.
– Кевин Холлистер.
– Не-а.
– А кто?
– Уга-а-дай.
– Джордж Буш.
Она хихикнула:
– Ответ неверный.
– Тогда сдаюсь.
– Джоко Стейнбергер.
– Да ты что?
Мэрилин кивнула.
– Чего хотел?
– Чтобы я представляла его интересы. Он считает, ты ему недостаточно внимания уделяешь.
